Путешествие сибирских зоологов в Ирак

Путешествие сибирских зоологов в Ирак

Вместо вступления

Наука делается не только в кабинетах.

Астроном дежурит в обсерватории, геолог работает в горах, на островах, в прибрежной зоне, энтомолог гоняется за бабочками и жуками по лесным полянам, пробивается сквозь тропические заросли, арахнолог (исследователь паукообразных) заглядывает под камни. У каждого — свое. Но одно дело обнаружить новый вид паука или бабочки на родном Алтае, на юге Западной Сибири или в Приморье, и совсем другое — отправиться за научной добычей в Таджикистан, Монголию, в Сирию или даже… в Иракский Курдистан. О трагических событиях на Ближнем Востоке мы слышим постоянно. Целые страны разрушены, охвачены войной, какие уж тут занятия наукой? «Ожидать хоть какого-либо прогресса в изучении фауны Ирака в ближайшие годы не приходится». Это утверждают Роман Яковлев и Александр Фомичев — наши земляки, талантливые биологи и авторы настоящих заметок. Не каждый путешественник сумеет так ярко и точно выразить свои ощущения, как это удается им. «Неожиданно мне был задан вопрос теистического характера: в какого я верю бога? Я ответил, что являюсь атеистом. Полицейские не поняли такого ответа. Я объяснил, что для меня не существует ни одного бога. В ответ на это ошарашенные полицейские начали подсказывать мне, что, возможно, я верю в солнце…»

Кто же они, авторы публикуемой нами рукописи? Почему, каким образом они попали в столь далекие, в столь опасные места? Что их туда привело?

Любопытство, отвечу я. Самое развитое чувство человека.

Роман Викторович Яковлев — профессор Алтайского государственного университета, доктор биологических наук. Он занимается систематикой и зоогеографией чешуекрылых — отряда насекомых, включающего в себя не менее двухсот тысяч видов. Некоторые из них (к примеру, бабочки-фитофаги) являются серьезными вредителями сельскохозяйственных культур и продуктов пчеловодства. Уже есть смысл заниматься ими. Вот профессор Яковлев и занимается, в том числе древоточцами, как бич божий уничтожающими деревья кофе и какао, кусты чая, яблони, груши и пр. Опыт профессора Яковлева велик, он авторитетен, его приглашают в разные страны — консультировать профессиональных энтомологов. Он участник и организатор многих экспедиций в Латинскую Америку, Африку, Монголию, в азиатские регионы России. Он автор двенадцати монографий и более двухсот научных работ. В его честь названо более десятка видов насекомых, пауков, растений.

Александр Анатольевич Фомичев — аспирант и друг Романа Яковлева — занимается пауками Центральной Азии. На сегодня эта группа членистоногих насчитывает сорок семь с половиной тысяч видов, а ведь описаны еще далеко не все ее представители. Пауки — создания активные, за долгие эпохи своей эволюции они захватили практически все природные зоны нашей планеты: полярные пустыни, тропические леса, глубокие пещеры, вершины снежных гор. Появившись в немыслимо далекие, древние времена, развиваясь, они достигли такого совершенства своей организации, что по сложности своего поведения, своих инстинктов пауки стоят сейчас, скажем так, на самой вершине себе подобных. Не очень приятные (с точки зрения обывателя) создания, пауки играют огромную роль в природе, регулируя численность самых разных вредных насекомых. Прекрасный, успокаивающий подход. Но когда Саша Фомичев, будучи в гостях у меня, принес в стеклянной банке нечто, на мой взгляд, вполне ужасное, мысль о полезности такого существа как-то не сильно ободряла меня. А Саша ими любуется: «Не бойтесь, он не укусит!» Несмотря на молодость, Александр Фомичев опубликовал уже три десятка научных работ. Упорно разыскивая пауков, а также их родственников (так он сам называет скорпионов, ложноскорпионов, сольпуг и сенокосцев), Александр объехал и обошел многие районы Русского и Монгольского Алтая, Джунгарского Алатау, Тянь-Шаня, Западного Саяна, хребты Танну-Ола и Тарбагатай. Хорошо знакомы ему пустыни южного и западного Казахстана, Джунгарская и Заалтайская Гоби.

Многие представители класса паукообразных ядовиты, однако и от самых опасных пауков можно уберечься.

А вот от людей, от их тотальной подозрительности уберечься труднее.

«Все в наших сумках было грубо и зверски перелопачено. Была разрезана даже упаковка с халвой: вдруг пластичная взрывчатка? Ноутбук Романа имел следы грубой разборки — был даже отломан уголок его крышки. В моем багаже не хватало некоторых вещей утилитарного назначения, очевидно, сейчас эти вещи используются полицией Иракского Курдистана». И оцените, какая замечательная деталь: «В фотоловушке обнаружился снимок верхней части лица полицейского, проводившего обыск».

Что ж, тоже научная добыча.

Любопытство (научное) и привело Романа и Александра в Иракский Курдистан.

Увиденное ими поражает. Я говорю это потому, что средства массовой информации давно уже приучают нас к происходящему в мире. Перестаешь воспринимать происходящее, ведь это не у нас, это где-то там идет война, это где-то там гибнут люди… Но мир тесен. Мир един. Мы просто не знаем деталей, не вдумываемся в них. А вот Мосул, растерзанный и разбитый. «Город, где были закрыты учебные заведения, где расстреляли всех футбольных болельщиков, где в кислоте растворили всех геев, где молодых женщин продавали и меняли на автоматы, где детям рубили руки за то, что они не могут расстреливать осужденных на смерть…»

Мы, люди, с собой еще, в сущности, не разобрались, надо ли рисковать, разыскивая все новые и новые виды бабочек и пауков?

«Неважно, что полный комплект карт Северного Ирака был скачан с общедоступного сайта в Интернете… Фотоловушку мы, конечно, собирались (с точки зрения полицейских) использовать для сбора фото- и видеоматериалов, регистрирующих передвижения бронетехники и живой силы пешмерга… Ультрафиолетовые лампы, конечно же, предполагалось использовать не для ловли каких-то там никому не нужных бабочек, а для маркирования участков для нанесения минометных и зенитных ударов… Заспиртованные пауки и скорпионы в пробирках представляли собой не более чем прикрытие, причем совершенно идиотское и неправдоподобное, что-то вроде нелепой детской отмазки… Объяснить что-либо мы могли лишь своим сокамерникам, да и то с трудом. Например, все считали, что я (Александр. — Г. П.) был невесть как попавшим в Ирак российским солдатом, видимо, забредшим из Сирии. Такое мнение сложилось лишь из-за того, что на мне были камуфляжные штаны и я хорошо отжимался от пола…»

Дочитываешь страницы, написанные Романом Яковлевым и Александром Фомичевым, и вдруг (с облегчением) понимаешь, что они делают правильное, очень нужное (всему миру) дело. Понимаешь, что у нас до сих пор много ученых, полных здорового любопытства, много, скажем так, настоящих парней. К счастью, не все еще (как может показаться при постоянном сидении перед экраном телевизора) в России занимаются продажами и перепродажами, не все сражаются в телевизионных шоу за «новые ценности». Традиции, культура, наука у нас не умерли. Они — наше дело.

Читайте и думайте. Одна только просьба: не старайтесь что-либо повторять.

Далеко не все в жизни следует повторять.

Но ко всему надо быть готовым.

Геннадий Прашкевич,

Новосибирск

1. Неожиданная возможность

Александр. В экспедициях не так много свободного времени. С утра и до позднего вечера, а часто даже и ночью, каждый занят как своими научными делами, так и решением различных общих проблем экспедиционного быта. Однако по вечерам, в редкие минуты досуга, выпив рюмку-другую, чего греха таить, мы предаемся различным «дискуссиям». Одна из любимых тем подобных дебатов — это в какой бы еще богом забытый угол Азии нам отправиться. Как правило, эти мечтания не заходят дальше таких стран, как Таджикистан и Китай. Но внезапно зимой 2017 г. у нас появился задел для экспедиции в такие места, о каких мы и не мечтали…

Роман. Все началось довольно прозаично. Мой студенческий друг, курд по национальности, получивший образование дантиста в нашем Алтайском медицинском университете, вдруг после восемнадцатилетней нашей разлуки объявился в замороженном Барнауле с целью поступления в аспирантуру. Мы встретились, и я узнал, что он переехал из Сирии и сейчас живет в Иракском Курдистане, имеет частную практику, семью, двух расчудесных ребятишек и вообще не бедствует. Саид совершенно не забыл русский язык, мы ходили по городу, мимо дома, где он жил. Мой друг удивлялся, как поразительно изменился город, действительно ставший и чище, и приятнее со времен перестройки. Мы шутили, смеялись, вспоминали разные студенческие истории. Саид остановился в Центральной гостинице, встретился он и с другими однокашниками. В ходе всех этих тусовок я выяснил, что мой товарищ, любивший в студенческие годы «заложить за воротник», сейчас окончательно исламизировался, ведет трезвый образ жизни, следит за весом, предпочитает рыбу, а из пагубных пристрастий сохранил лишь любовь к курению.

Конечно, за время всех этих посиделок я — в силу своего интереса к путешествиям (в особенности по Ближнему Востоку и Центральной Азии — из-за малой энтомологической изученности этих регионов) — расспрашивал его о природе Северного Ирака. Мой товарищ, не очень тяготея к пониманию природы, дал прекрасную характеристику: «Много гора, много всякого». Удивительными были его рассказы о благополучии, спокойствии и благоденствии этой территории. Конечно, он звал в гости.

После отъезда Саида домой я внимательно изучил разные ресурсы — о Курдистане.

Регион этот изучен слабо. Фрагментарные заметки о фауне насекомых Ирака в 40—60-х гг. публиковал известный британский дипломат и энтомолог Эдвард Вилтшире. По понятным причинам позже исследования в Ираке были значительно затруднены, а в последнее десятилетие — абсолютно невозможны. Мысль посетить Ирак появилась, но — под влиянием ряда обстоятельств — постепенно дезактуализировалась.

Второй визит Саида в Барнаул также прошел продуктивно, мы ходили в ресторан, забегали в медицинский университет — в общем, приятно проводили время. И опять рассказы — как все хорошо, какая там у них сытая и мирная жизнь, что уж теперь курды получат свои законные земли и т. п. Одним словом, «много гора, много всякого». Позже мы болтали о возможности поездки дома с женой, со студентами. Меня совершенно не удивило, что верный науке Саша Фомичев был готов к поездке. Испытывая охотничий азарт, я понимал, что, если жизнь в Курдистане действительно стабильна, мы можем стать первыми энтомологами, которые войдут на эту территорию и получат значительный научный приоритет.

Интернет, действительно, был насыщен разными материалами о стабилизации в Северном Ираке: о развитии туризма в Курдистане, строительстве фешенебельных отелей и тому подобных достижениях.

2. Место действия

Александр. Ирак — государство на Ближнем Востоке, которое у всех на слуху, репортажи из которого каждый день можно услышать в выпусках новостей. Ирак — страна древнейшей культуры, именно здесь зародились первые цивилизации. Еще в среднем палеолите, 50—70 тысяч лет назад, на территории, которая впоследствии стала называться Республикой Ирак, жили неандертальцы. В междуречье двух величайших рек Ирака — Тигра и Евфрата, в Месопотамской низменности, зародились такие цивилизации, как Шумер, Вавилон, Ассирия. Возможно, шумерская цивилизация вообще является наиболее древней в мире.

Несмотря на все это, в массовом сознании Ирак прежде всего ассоциируется с войнами. И, к сожалению, абсолютно заслуженно. Вся история Ирака — это история практически безостановочных боевых действий, сопровождавшихся различными зверствами. Как хорошо всем известно, и сейчас (с момента вывода американских войск в декабре 2011 г.) в Ираке идет гражданская война.

На гористом севере Ирака находятся мухафазы (провинции) Дохук, Эрбиль, Сулеймания и Халабджа, составляющие автономное курдское государственное образование — Иракский Курдистан. Курды — народ, живущий не только в Ираке, но также и в Сирии, Турции и Иране. Постоянно притесняемые турками и арабами курды были вынуждены отчаянно воевать на протяжении всей своей истории.

Территория Северного Ирака представляла огромный соблазн для нас обоих — и для лепидоптеролога, и для арахнолога. И причин тому было несколько. Прежде всего — это почти нулевая изученность фауны членистоногих Ирака. Для того, чтобы проиллюстрировать это наглядно, достаточно привести пример с пауками, которых с территории всего Ирака известно всего тридцать три вида! Для сравнения: в соседней Турции обитает более тысячи видов, а в Иране — более пятисот. Причем большей частью пауки, известные с территории Ирака, были собраны давным-давно и главным образом в окрестностях Багдада, который расположен на значительном удалении от Иракского Курдистана.

В качестве второй причины, по которой Иракский Курдистан не может не заинтересовать зоолога, выступает само богатство его природы. Северный Ирак — это вовсе не пустыня, это высокие горы, обильные реками, в которых сухие и скалистые пространства, поросшие кустарниками, соседствуют с влажными субтропическими лесами и заснеженными вершинами. В горах на границе с Ираном и Турцией до сих пор обитают малоазиатские леопарды и полосатые гиены, а среди рептилий встречаются неизвестные науке виды, чего уж говорить о бабочках и пауках!

Ну и наконец, помимо всего этого, было еще кое-что, что подтолкнуло нас к поездке в Ирак. Этим «кое-чем» было желание удостоиться чести стать первопроходцами в изучении бабочек и пауков этой совершенно не исследованной и по большому счету закрытой для зоологов территории. Кроме того, экспедиция в Ирак была важна для нас еще и потому, что в своих полевых работах мы обращаем внимание не только на свои собственные группы — бабочек и пауков, а собираем материалы и для многих других исследователей. При нашем появлении в какой-либо местности не могут чувствовать себя в безопасности ни жуки, ни многоножки, ни даже растения.

Совокупность всех вышеперечисленных факторов заставила нас принять решение: мы едем в Ирак. Визы для посещения Иракского Курдистана (визы, выданные Республикой Ирак, то есть Багдадом, не дают права на пребывание на территории курдской автономии) мы без особого труда получили в представительстве Регионального правительства Курдистана в Москве. Для получения визы потребовалось только приглашение от Саида. В представительстве нас заверили, что мы не пожалеем о своем решении о поездке в Иракский Курдистан и еще будем «ездить туда с детьми».

Роман. Саид организовал приглашения для нас. В представительстве Курдистана в Москве отвечали милым женским голосом. Подкупила меня одна фраза: «Ну что вы, какая опасность? Вы сейчас отдохнете у нас, а потом будете приезжать с детьми». Вся эта канитель из увещеваний Саида, нежного девичьего голоса и реальной возможности закрасить белое пятно на планете привела к тому, что мы без труда получили туристические визы, купили билеты на Эрбиль через Стамбул и начали готовиться к поездке. Сачки, морилки, пробирки со спиртом были упакованы, и в конце апреля 2017 г. мы вылетели навстречу новым научным открытиям.

3. В путь

Александр. 23 апреля мы вылетели из Барнаула в Москву, а оттуда в Стамбул.

В Стамбуле, во время посадки на самолет, летящий в Эрбиль, столицу Иракского Курдистана, мы впервые увидели курдов, которые, кстати, обладают специфической и легко узнаваемой внешностью. Именно тогда пришло осознание того факта, что нам предстоит незабываемое путешествие. Пересекая воздушную границу Ирака, мы любовались заснеженными вершинами горной системы Загрос. Снижаясь на подлете к Эрбилю, самолет совершал сложные маневры в направлении иранской границы — облетал город Мосул. Этот город на тот момент был крупнейшим иракским оплотом Исламского государства*, оккупировавшего значительную часть Ирака и соседней Сирии.

24 апреля 2017 г. мы ступили на иракскую землю.

Роман. Электронная карта в самолете демонстрировала значительный крюк нашего маршрута, самолет старательно огибал Междуречье и жался к ирано-иракской границе. Равнины и склоны холмов были ярко-зелеными, горы были забиты снегом. Типичная весна. В Стамбуле в самолет сели колоритные курды, похожие на наших азербайджанцев, горбоносые, с густой щетиной, но безбородые, многие с усами. Женщины в платках, но многие в брюках и, как мне показалось, довольно эмансипированные — в сравнении с другими исламскими территориями.

4. Эрбиль

Александр. Мы вышли из самолета, ощутили жару, вдохнули незнакомый воздух — и радости нашей не было предела. Саид, встретивший нас в аэропорту, немедленно устроил экскурсию по Эрбилю. Было видно, как он горд столицей Курдистана. Эрбиль — один из древнейших городов мира, его история насчитывает около восьми тысячелетий. Именно в его окрестностях состоялось сражение, в результате которого Александр Македонский разгромил войско персидского царя Дария. Эрбиль, или Хевлер, как его называют курды, удивил своей роскошью и лоском: повсюду огромные отели, супермаркеты и университеты. Улицы засажены пальмами и другими растениями, непривычными глазу сибиряков. Несмотря на это, сильно ощущался дух войны, бушующей лишь в нескольких десятках километров от города. На улицах повсюду, буквально через каждые двести метров, встречались вооруженные люди. Перед входом практически в каждое крупное заведение расставлены бетонные блоки таким образом, чтобы к нему можно было подъехать только змейкой, сильно замедляя ход автомобиля. Это защита от террористов-смертников (шахидов), которые подрывают себя, подъезжая на начиненных взрывчаткой автомобилях. Встречались и своеобразные «тачанки» — импровизированные боевые машины. Такая машина представляет собой пикап, в кузове которого установлен крупнокалиберный пулемет. Все эти меры по обеспечению безопасности Эрбиля целиком себя оправдывают. Несмотря на то что на подступах к городу идет война, последний теракт в самом городе произошел уже довольно давно — за два года до нашего визита. Тогда, в апреле 2015 г., боевик-смертник Исламского государства атаковал консульство США.

Роман. Аэропорт в Эрбиле был небольшим, чистым, Саид встретил нас с распростертыми объятиями, и мы решили остаться переночевать в столице Иракского Курдистана. Перед этим мы прогулялись по Эрбилю, перекусили в кафе в торговом центре. Я обратил внимание, что на входе в торговый центр стояла военизированная охрана, все посетители заходили через рамку металлодетектора. Интересным показалось то, что многие посетители торгового центра курили, разглядывая прилавки. Мы сходили на центральную площадь, окинули взором эрбильскую цитадель. Город был пестр, гуляли горожане, работали кафе и рестораны (все безалкогольные), удивило почти полное отсутствие европейцев.

5. Путь в Заху

Александр. Переночевав в гостинице, мы снова отправились в путь. Нашим пунктом назначения был город Заху, где живет Саид. Этот город расположен в провинции Дахук, на самом северо-западе Ирака, в непосредственной близости от границ Сирии и Турции. Основная трасса от Эрбиля до Заху проходит через Мосул, который, как уже упоминалось, в то время был захвачен боевиками ИГИЛ. Причем именно в Мосуле лидером этой организации Абу Бакром аль-Багдади было провозглашено создание «исламского халифата», а сам город объявлен его столицей.

Конечно, мы не поехали через Мосул, а объехали его с севера. По дороге нас несколько раз останавливали на блокпостах для проверки документов. На блокпостах здесь служат не полицейские, а бойцы пешмерга — курдского военизированного формирования. Пешмерга (в переводе «смотрящие в лицо смерти») не относится к вооруженным силам Ирака, а является добровольческой иррегулярной армией Иракского Курдистана. Именно пешмерга наиболее успешно ведет сражения с боевиками ИГ. Интересно отметить, что в рядах пешмерга сражаются и женщины. К сожалению, их нам увидеть не довелось. Когда мы проезжали уже недалеко от Мосула, нам навстречу проехала колонна из нескольких десятков автобусов с солдатами пешмерга, которых, по всей видимости, везли с передовой на отдых и восстановление.

Наконец мы достигли города Дахук — столицы одноименной провинции. От него Саид повез нас в Заху по «длинному пути», чтобы показать «богатство Курдистана». Наш путь пролегал на северо-запад по направлению к деревне Эль-Амадия. Мы ехали по отличной заасфальтированной дороге среди довольно высоких гор, покрытых то маквисом (заросли вечнозеленых колючих кустарников), то субтропическим лесом. По живописным скальным каньонам стекали реки, местами образуя водопады. Вся эта идиллическая картина никоим образом не вязалась со стереотипными представлениями об Ираке как о пыльной пустыне. Хотя большая часть страны все же, действительно, представляет собой именно пыльную пустыню, но именно во влажных и относительно прохладных горах внутренних (наиболее безопасных) районов Иракского Курдистана находится центр арабского рекреационного туризма. Об этом говорило множество отелей и баз отдыха, которые встречались на нашем пути. Однако в основном они пустовали, вероятно, по причине обострения военной обстановки.

Достигнув окрестностей селения Эль-Амадия, мы остановились в кафе попить чаю на смотровой площадке. Эль-Амадия — маленькая деревня, расположенная на возвышенности. Сплошные скальные стены, образующие края этой возвышенности, превращают село в неприступную цитадель естественного происхождения. Эль-Амадия также имеет очень долгую историю: она существует уже около пяти тысячелетий. Такая древность всего окружающего даже начала немного утомлять нас, и мы шутили, что «в Ираке всему восемь тысяч лет, кроме аэропорта».

По дороге к Эль-Амадия мы производили рекогносцировку местности с целью выбора конкретных локаций для изучения в дальнейшем. Мы сразу решили, что нам следует выбрать базу отдыха в каком-нибудь интересном месте, так как жить просто дикарями в палатке в стране, где уже на второй день перестаешь обращать внимание на автоматчиков, будет не очень разумно. Осмотревшись по дороге, мы решили, что следует посетить окрестности деревень Бабло и Ашауа. Но сначала наш путь лежал в Заху, и мы повернули на запад — в сторону границы с Сирией.

Роман. Утром, позавтракав, мы помчались на новеньком «прадо» в город, где живет мой товарищ, — в Заху. До Заху — примерно двести километров — мы ехали довольно долго, так как кое-где останавливались и фотографировались. Природа была чудесной, холмы, небольшие горы были густо покрыты кустарниками, лесами, в том числе и хвойными. Чистые речки, живописные долины, горные хребты словно говорили: «Ребята, вы по адресу». Охотничий зуд уже охватывал меня, и я понимал, что мы отловимся очень хорошо, что публикации по Ираку вызовут интерес в научной среде. Саид слушал наши разговоры и радовался за нас. Я горячо благодарил его, что он уговорил нас приехать.

Мы заехали отобедать в приятный ресторан на дороге. Красивые, как канарейки, черноокие курдистанки с явным перебором румян и пудры, брутальные шумные мужчины, не ограничивающие себя в использовании одеколона, были посетителями этого заведения. Колоритный народ, вкусные кушанья, великолепная природа — мне нравилось исключительно все. В районе Дахука, где проходит дорога на Мосул (до него оттуда всего несколько десятков километров), нам стали регулярно попадаться военные автомобили, шедшие иногда почти колоннами. Кое-где мы видели блокпосты. Бойцы пешмерга в полном обмундировании, в масках, увешанные оружием, выборочно останавливали сбавляющие ход машины. Мы кивали солдатам, салютовали приветственными жестами, и в ответ суровые бойцы улыбались и тоже махали в ответ. В районе Дахука мы немного проехали по второстепенным дорогам и присмотрели несколько кемпингов и баз отдыха в живописных горных местах и даже познакомились с хозяевами одного из них с целью остановиться там для сборов.

6. Заху

Александр. Город Заху, как уже говорилось выше, расположен вблизи того места, где сходятся границы трех государств: Сирии, Турции и Ирака. С севера город отделен от турецкой границы высоким хребтом Чиайе-Даири, а с юга к нему вплотную подступает хребет Чиайе-Спизахо-Даг, отделяющий котловину, в которой выстроен Заху, от Месопотамской низменности. Между Заху и сирийской границей, проходящей менее чем в тридцати километрах к западу от города, никаких природных препятствий нет.

С одной стороны, Заху выглядит как типичный ближневосточный город: кварталы однотипных серо-коричневых бетонных домов-коробок, граффити на заборах, здания разной степени недостроенности и заброшенности, замусоренные тротуары и бесконечные провода, висящие в воздухе над улицами. С другой стороны, здесь поражает обилие трех вещей: ресторанов, стоматологических кабинетов и салонов красоты (и, соответственно, мужиков с набриолиненными волосами). Складывается впечатление, что жители Заху в основном заняты косметическими процедурами перед походами на пиры и восстановлением зубов после них. Такой вид имеет сейчас этот город, который был известен еще во времена Ксенофонта.

По прибытии в Заху мы были поселены Саидом в гостиницу в центре города и покинуты им до следующего дня. Уходя, наш друг заверил нас, что мы можем спокойно гулять по городу самостоятельно, так как это совершенно безопасно. Но у нас не было ни ощущения безопасности, ни желания гулять по Заху. Вечером на улице, на которую выходил балкон нашего номера, было оживленное и довольно беспорядочное движение, водители ожесточенно сигналили, а из каждой машины доносились истошные завывания восточной музыки. Под нашим балконом, который находился на втором этаже, чуть ли не ежеминутно проезжали машины с вооруженными людьми или с залихватским видом проходили автоматчики, закинув свое оружие на плечо. Постирав носки, мы развешивали их на балконе с большой осторожностью, так как опасались, что, уронив мокрый носок на лысину какого-нибудь очередного автоматчика, можем получить в ответ рефлекторную автоматную очередь. Насытившись всеми этими впечатлениями, мы, наконец, улеглись, но спать мешала не только какофония за окном, но и залетающие в комнату малярийные комары.

Роман. Мы прибыли в Заху уже под вечер. Город был довольно интересен. Старый город — и красивые кварталы многоэтажных новостроек. Саид поселил нас в небольшой и в целом неплохой гостинице. Хозяином был полноватый, довольно молодой рыжеволосый приветливый курд. По словам Саида, он был счастлив гостям-иностранцам и вообще не хотел брать денег. Мы объяснили, что не желаем, чтобы он шел на такие жертвы, и хозяин согласился при условии, что мы оплатим лишь половину стоимости. В гостинице был вай-фай, и мы без проблем созванивались по скайпу с родственниками и слушали родные голоса, сообщая наши новости и узнавая новости из дома.

Узкая улочка, на которой располагалась гостиница, была забита автомобилями, прохожих было много, кто-то в военной форме, кто-то в гражданском платье, кто-то в экзотических курдских шароварах, подпоясанный широким кушаком, и оригинальной феске. Некоторые (нередко) были и с автоматами, переброшенными через плечо.

7. Наши новые иракские друзья

Александр. На следующий день нам предстояла встреча с друзьями Саида. Местом для нее был выбран один из элитных ресторанов, расположенный в так называемом «Новом Заху» — районе многоэтажных новостроек. Двое из друзей Саида работали, как и он, стоматологами. Это доктор Мустафа и доктор Али — оба говорят по-английски. Еще двое, Салах и Амин, имели совершенно иного рода профессии и не говорили по-английски. Амин служил в пешмерга. Хотя на момент нашего с ним знакомства, как мы предположили, он был уже списан по причине болезни или травмы. Это выдавала странная походка Амина: он постоянно ходил полусогнувшись, что может говорить о травме спины. Салах работал в «Асаиш» — службе безопасности. С Амином и Салахом мы общались с помощью переводчиков, в роли которых выступали Саид, Мустафа и Али.

Застолье в Ираке было совершенно непривычным для нас, россиян: на нем полностью отсутствовал запрещенный исламом алкоголь. Зато с гастрономической точки зрения это был целый пир. Отдельно стоит сказать о неистовом курении: все наши друзья практически безостановочно курили. Вообще, как мы поняли, в Ираке курят практически все мужчины, и курить можно где угодно. В общем, курение для иракца — святое дело.

Все наши разговоры в тот вечер вращались вокруг нескольких архиважных для наших друзей тем: процветание и богатство Иракского Курдистана, война с ИГИЛ, перспективы отделения от Ирака в самостоятельное государство и нелюбовь между курдами и арабами. Из разговоров мы поняли, что умы местных жителей более всего заняты мечтами об отделении от Ирака. Что не удивительно, ведь курды, будучи огромным по численности народом, никогда не имели собственного государства, зато имели весьма ощутимое желание его основать. Вторжение ИГИЛ в Северный Ирак, приведшее к бегству иракской армии и занятию многих территорий силами пешмерга, то есть курдами, послужило новым толчком к активизации сепаратистских настроений у иракских курдов.

Роман. Весь следующий день мы, по меткому выражению Саши, «занимались дипломатией». Саид знакомил нас с друзьями-стоматологами, молодым полицейским и другими товарищами. Все были очень гостеприимны, расспрашивали нас о России, говорили, что мы молодцы, что приехали. Мы подробно рассказывали о цели нашего визита, о том, что для выполнения наших задач нам надо бывать на природе за городом и что, может быть, лучше поменять гостиницу на какую-то дачу. Ребята, особенно доктора Али и Мустафа, обещали помочь. Товарищи Саида были приветливыми и щедрыми людьми, стол ломился от яств: различных кебабов, салатов, маслин, орешков, хумуса и тому подобных ближневосточных разносолов. Только я или Саша лезли за кошельком, чтобы рассчитаться, как нас резко останавливали и за все платили сами.

8. Экскурсия к хребту Чиайе-Даири

Александр. 26 апреля наши друзья повезли нас на природу. В составе нашего «отряда» были доктора Мустафа и Али, Салах из службы безопасности и Амин из пешмерга. На всякий случай Амин взял с собой пистолет. Сначала мы поехали вверх по реке Малый Хабур, на берегах которой и стоит город Заху. Но нам, зоологам, все не нравилось на этой реке: не было хороших биотопов*, было слишком много различных построек и всяческого мусора. В общем, не было природы. Мы начали уговаривать наших друзей поехать в горы, на север от Заху, то есть приблизиться к турецкой границе. Растолковать, куда именно нам интересно попасть, оказалось не так-то просто: наши друзья упорно ничего не могли понять. Это уже потом до нас дошло, что всё они понимали, а только делали вид, что не понимают: уж больно им не хотелось ехать в интересовавший нас район. Но мы не унимались, я вынул из кармана предусмотрительно приготовленную карту генштаба СССР 1982 года выпуска, на которой был изображен данный участок Ирака, и ткнул пальцем куда надо. Тут уж нашим курдам было не отвертеться, и мы отправились к южному подножию хребта Чиайе-Даири.

Хребет этот невелик — максимальные высоты в диапазоне 1300—1400 м над уровнем моря. За ним к северу вздымаются более высокие горы, по которым и проходит граница с Турцией. Дорога от Хабура до окрестностей села Берсиви заняла совсем немного времени, и вот мы уже находились среди холмов, предваряющих основной хребет. Ехать дальше в горы друзья наотрез отказались: оказалось, что в этих горах базируются силы РПК (Рабочей партии Курдистана) — курдской террористической организации.

РПК ведет партизанскую войну против турецкой армии Реджепа Эрдогана, сражаясь за права курдов в Турции и создание там курдской автономии. Значительная часть военных баз РПК располагается в труднодоступных горных районах на территории Иракского Курдистана, откуда боевики и совершают свои набеги на территорию Турции. В свою очередь, Турция производит регулярные авиабомбардировки гор на севере Ирака. Таким образом, возникает «интересная» ситуация, когда Турция бомбит территорию суверенного государства, а то «терпит». Вот в этих-то неспокойных местах мы и оказались в погоне за бабочками и пауками.

Местность, расстилавшаяся вокруг нас, лежала на высоте около 800 м над уровнем моря и представляла собой невысокие холмы, покрытые каменистым, сухим, сильно разреженным маквисом. Когда мы вышли из машины, то наши друзья сказали, что на все про все у нас есть только два часа, кроме того, с нами будет ходить Амин с пистолетом в руках. Я, пользуясь не разгибающейся до конца спиной Амина, быстро взбежал на холм, избавившись таким образом от слегка нервирующего присутствия недавно обретенного вооруженного друга. Роману же пришлось собирать насекомых в компании.

Пожалуй, наиболее навязчивым нашим страхом в ходе этой своеобразной энтомологической экскурсии был страх нарваться на противопехотную мину. Дело в том, что существуют модели мин, установка которых производится путем «засевания» с самолета, соответственно, такая мина может оказаться где угодно. Ни у одного из наших друзей нам не удалось узнать никаких сведений о наличии и местоположении минных полей. Но известным фактом является существование значительных минных полей на границе Ирака и Ирана, оставшихся после ирано-иракской войны.

Наконец мы приступили к сборам ценнейших материалов. Мной были пойманы пауки нескольких семейств. Наиболее интересной находкой было обнаружение представителей семейства Palpimanidae. Эти пауки живут под камнями и не строят паутин. Их движения медленные и вялые, размерами они не превышают сантиметра, а облик ничем не выдает их зловещих пищевых наклонностей. А ведь палпиманиды охотятся только на других пауков, причем часто гораздо более мощных и свирепых, чем они сами. Кроме того, в погоне за своими жертвами они проникают на их территорию — в норы и паутины других пауков, где и свершают расправу. За счет чего удается таким медлительным и апатичным паукам быть такими искусными охотниками на опасную добычу — пока науке не известно. Для человека эти пауки совершенно безвредны. Чего нельзя сказать о другом представителе класса паукообразных, которого я поймал в тот день.

Под одним из перевернутых камней оказался скорпион величиной с ладонь. Как впоследствии выяснилось, скорпион принадлежал к виду Hottentotta saulcyi, распространенному в Афганистане, Ираке, Иране и Турции. Этот вид открыт еще в 1880 г. знаменитым французским арахнологом Симоном. Скорпионы эти крайне ядовиты, и их ужаления бывают смертельными для людей. Скорпион сражался за свою жизнь до последнего: вцепившись мощными клешнями в края пробирки, не хотел падать в спирт, а будучи все-таки побежденным, оставался живым в спирту еще довольно долгое время.

Под камнями на вершине холма было встречено много больших сколопендр — хищных и ядовитых многоножек. Размер их был около 10 см, окрашены в желто-оранжевый цвет с черными кольцами. Сколопендры очень свирепы, а их укусы болезненны. Схваченная пинцетом сколопендра, клацая своими ногочелюстями по металлу, тянется к руке, а эластичное, растягивающееся тело помогает ей дотянуться до пальцев ловца. Из рептилий были обнаружены слепозмейки — миниатюрные змеи, глаза которых скрыты под кожей. Слепозмейки ведут роющий образ жизни и на поверхности почвы почти не встречаются.

Однако время нашей экскурсии вышло. К условленному времени мы вернулись к машине наших друзей. Естественно, сразу начались расспросы: что мы поймали, довольны ли мы, нравится ли нам природа Курдистана? Очень поразил наших друзей заспиртованный скорпион, которого они рассматривали с непритворным ужасом. По лицам наших силовиков, Амина и Салаха, было видно, что скорпионов они боятся больше, чем пуль. Погрузившись в машину, мы двинулись обратно в город.

Наш путь пролегал теперь по другой дороге, ведущей напрямую к Заху. По дороге нам попался контрольно-пропускной пункт. Какой силовой структуре он принадлежал, мы так и не поняли, но наших друзей там держали долго: очевидно, разговор был серьезный. Причем особо пристрастному допросу подверглись Амин и Салах. Наконец нас отпустили, и мы поехали в Заху.

Тем вечером мы снова были в ресторане, вели беседы о Курдистане и смертоносных скорпионах, курили кальян и чувствовали себя чуть ли не эмирами…

Роман. Утром за нами заехали Салах, доктор Мустафа и Амин с пистолетом на поясе. Мы весело загрузились в машину и поехали в сторону горного хребта. Проехав километров двадцать, остановились в небольшом ущелье с чистым ручейком. Погода была хорошая, и мы пособирали материал в течение двух часов. Фауна была очень интересной, довольно массово летали пестрые парусники Allancastria, интересные голубянки, попадалось немало жуков. К сожалению, наши провожатые вдруг резко засобирались домой. Мы вынуждены были сложить наше оборудование и ехать в Заху. Пока мы собирали материал, за нами неотступно ходил Амин.

На пути в Заху нас остановили на блокпосту. Очень серьезный курд в штатском долго беседовал с нашими товарищами. После получасового общения мы все же благополучно добрались до города. Уже тогда я начал понимать, что все не так радужно и просто, как это хором утверждали Саид и все наши новые друзья. Вечером опять ресторан, опять разносолы, опять все бесплатно, ко всему этому добавился хозяин заведения, радушный, проворный, с иголочки одетый. Саид объявил, что завтра нас некому сопровождать, но с нами очень хотят увидеться в университете. Это было тоже неплохо, можно было рассчитывать на какие-то контакты с курдистанскими биологами, на совместные проекты и публикации.

9. Университет Заху

Александр. На следующий день, 27 апреля, мы пошли на экскурсию в университет Заху, где познакомились с несколькими преподавателями, прошлись по коридорам и заглянули в пару кабинетов, в том числе и почему-то на практическое занятие по ботанике. Учитывая контекст ситуации, было странно видеть, как студенты изучают меристему растений. Наше появление тоже забавляло студентов, что можно было понять по смешкам, раздававшимся за нашими спинами. Интересно, что студентки ходили по университету вовсе не закутанные с головы до ног в черные одежды, как мы ожидали, а, обильно разукрашенные с помощью косметики, были похожи, скорее, на разноцветных канареек. Хотя на головах у всех, конечно, были платки.

Роман. Университет был не очень большим, но произвел в целом приятное впечатление. Нас принял проректор по международной деятельности, декан химико-биологического факультета (кстати, прекрасно говоривший по-русски). Высокий, благообразный старик, учившийся в Москве в университете им. Д. И. Менделеева, он расспрашивал нас «о целях и задачах». Когда мы сообщили ему о нашем желании провести энтомологические сборы в поле, он ответил неожиданно коротко и не очень вежливо, что помочь ничем не может. Приятная пожилая женщина, заведующая кафедрой защиты растений, презентовала мне книжку о насекомых-вредителях Курдистана. В целом встреча прошла неплохо. Жалко было лишь, что уходят драгоценные дни.

10. «Асаиш»

Роман. Просмотр новостей показал, что ситуация накалилась, турецкая авиация наносит ракетные удары по отрядам РПК, укрывшимся на территории Северного Ирака (как мы поняли, совсем рядом с Заху). В Мосуле, уже наполовину освобожденном от моджахедов ИГИЛ, усилились бои, и потери антиигиловской коалиции выросли. В этой связи особенно нелепым выглядело то, что все товары в магазинах были из Турции, что трассы забиты турецкими фурами с продуктами и ширпотребом, что любой фильм на ТВ — турецкий. Странно было бы увидеть в 1942 г. немецкие фильмы в советских кинотеатрах, не правда ли? По просьбе полицейских нас пригласили в участок, где вежливый молодой полисмен расспросил нас о том, кто мы такие, пожелал успехов и сказал, чтобы мы по любым вопросам обращались к нему. Нас это не удивило, так как очевидно, что в Курдистане ситуация обострилась и иностранцы вызывают повышенный интерес.

Александр. Как уже было сказано, забота о безопасности Иракского Курдистана лежит на плечах пешмерга. Но мало кто знает об «Асаиш». «Асаиш» — это собственная служба безопасности Иракского Курдистана, которая была создана при помощи израильских инструкторов. По сути, если пешмерга — это армия Иракского Курдистана, то «Асаиш» — его полиция. «Асаиш» не подчиняется официальному правительству в Багдаде.

В офис именно этой организации мы и направились с целью согласования наших дальнейших перемещений по провинции Дахук и получения разрешения на посещение интересовавших нас точек: окрестностей деревень Бабло и Ашауа. В офисе нас ожидала радушная встреча — нас усадили в мягкие кресла и угостили водой. Начальник отделения прекрасно говорил на английском языке. Он подробно расспросил нас о том, кто мы такие, что делаем в Иракском Курдистане, зачем мы пришли к нему и что нам нужно. Мы объяснили свои цели и попросили разрешение на посещение деревень Бабло и Ашауа. Ответом были заверения в том, что мы вольны делать все, что нашей душе угодно, «а если вдруг у вас будут какие-либо проблемы или сложности, то незамедлительно обращайтесь к нам, в “Асаиш”».

Но сразу поехать туда, куда мы хотели, оказалось невозможным. Нам сказали, что мы должны сходить в главный в провинции Дахук полицейский участок «Асаиш», который располагается, как нетрудно догадаться, в городе Дахуке. На следующий день друзья повезли нас в Дахук.

Дахук — это достаточно большой город (четвертый по величине среди городов Иракского Курдистана), который расположен на границе горной системы Загрос и Месопотамской низменности. Расстояние от Дахука до Мосула составляет около пятидесяти километров. Приехав в Дахук, мы сразу же направились в местное отделение «Асаиш», главное во всей провинции.

Полицейское отделение выглядело как крепость: массивное бетонное коробчатое здание, окруженное не менее мощным бетонным забором, поверх которого шла колючая лента. Перед воротами и будкой контрольно-пропускного пункта лежало заграждение в виде бетонных же блоков и стояла охрана, вооруженная автоматами Калашникова. Картину дополняла вышка, на которой находилось пулеметное гнездо. Нас ввели в будку, где обыскали на предмет запрещенных вещей, не найдя при этом перцовый баллончик, который я забыл выложить из одного хитрого кармана своих походных штанов, и выдали специальные бейджи, без которых находиться на территории полицейского участка нельзя. Сам участок состоял из «буферного» приемного отделения, где посетители ожидали, пока им не разрешат пройти дальше, и отделения основного. Перемещение между этими двумя секциями осуществлялось по внутреннему дворику. На входе в основное отделение снова стояла вооруженная автоматами охрана. Основное отделение полицейского участка представляло собой большой зал, по периметру которого стояли металлические стулья, на одной из стен был размещен телевизор, а возле другой располагался стол, за которым осуществлялся прием посетителей. Над столом, как и полагается, висел портрет Мустафы Барзани — лидера национально-освободительного движения в Иракском Курдистане.

Люди, пришедшие на прием по разным вопросам, дожидались своей очереди, чтобы подойти к столу, за которым сидели двое полицейских. Невиданной для Ирака строгостью был здесь запрет на курение: чтобы покурить, необходимо было выйти на крыльцо, на котором стояла вооруженная охрана. При этом выйти мог только один человек — курение происходило по очереди. Мы дождались своего часа, что произошло не быстро, и нас отправили в кабинет на допрос.

Допрашивал нас совершенно омерзительный полицейский, толстяк, больше похожий на бандита. Во время допроса он обращался с нами довольно по-хамски и при этом позволял себе тут же крутить самокрутки и курить их. Допрос он проводил не напрямую, так как не знал английского, а через молодого полицейского, который выступал в качестве переводчика. Нам был задан ряд вопросов относительно наших персон и целей прибытия. Полицейский проявлял подозрительность и задавал вопросы так, чтобы нас совсем запутать. Но нам ведь нечего было скрывать, а потому отвечали мы спокойно и честно. Наконец нам было объявлено, что сегодня решение по поводу нас еще не принято, а рабочий день уже заканчивается. Так что мы должны будем приехать снова. В подавленном настроении мы поехали обратно в Заху. Наши друзья недоумевали, в чем же проблема.

11. Экскурсия к хребту Чиайе-Спизахо-Даг

Александр. 28 апреля, в пятницу, которая в Ираке является выходным днем, наши друзья поехали со своими семьями на пикник, а мы присоединились к ним. Выехав из Заху через южный блокпост, нашпигованный солдатами пешмерга, мы двинулись в восточном направлении вдоль северного подножия хребта Чиайе-Спизахо-Даг.

За окном автомобиля расстилались великолепные пейзажи хребта, покрытого субтропическим лесом и прорезанного многочисленными живописными ущельями со скальными выходами. Мы проехали множество мест, чрезвычайно интересных с точки зрения сбора членистоногих, но нигде не остановились, так как все они были непригодны для пикника, с точки зрения наших друзей или их жен, которые, к сожалению, поехали вместе с нами (разумеется, в отдельной — «женской» — машине). Наконец мы нашли подходящее место на водоразделе рек Хабур и Рогарм. Подходящим оно было, конечно, не для нас и представляло собой слабовыраженные холмы, покрытые короткой зеленой травкой и буковым редколесьем. Среди зеленой однотонности травы отдельными красными мазками выделялись маки. Конечно, мы были удручены тем, что приехали в такое унылое место, которое окрестили «Райскими кущами». Друзья со своими женами и детьми начали готовиться к пикнику, расстилая на замусоренной предыдущими отдыхающими земле покрывала. Были поданы различные кушанья, которых хватило бы как минимум на неделю.

Я решил совершить быстрый бросок на юг — к подножию хребта Чиайе-Спизахо-Даг, а Роман остался собирать бабочек в Райских кущах, продолжая при этом дипломатическое общение с друзьями и их назойливыми детьми.

Так как был выходной день, а место пользовалось большой популярностью у жителей Заху, вокруг нас было много и других отдыхающих. Но никто не проявлял враждебности и не буянил: алкоголь не употреблялся. Трудно представить, чтобы в России при таком скоплении отдыхающих была такая же миролюбивая и безопасная обстановка.

Я спустился по южному склону водораздела по направлению к реке Рогарм. В некоторых местах на склоне были довольно большие вертикальные стенки из крепко сцементированного лесса — очень рыхлой осадочной горной породы. Стояла сильная жара, хотя был еще только апрель. Спустившись к реке, я принялся искать брод. Несмотря на то что река была здесь шириной не более двадцати метров и глубиной по пояс, найти место для ее форсирования было трудно. Берега реки оказались не привычным для путешественника по Центральной Азии нагромождением каменных глыб или галечником, а топкой грязевой жижей, в которой рос тростник, слегка затопленный затхлой водой. Дно также, насколько можно было видеть с берега, было заиленным. Наконец спустившись ниже по течению, я обнаружил хороший каменистый брод через реку и, упираясь импровизированным посохом в дно (течение было сильным), перешел на другой берег. Вода в реке оказалась грязная и очень теплая. Местность на другом берегу представляла собой холмы, покрытые маквисом.

Пауков в этом месте оказалось очень мало. В основном удалось обнаружить представителей семейства Gnaphosidae. Гнафозиды ведут бродячий образ жизни и не строят паутин. Это сильные и ловкие ночные хищники с крепкими ногами, обследующие в поисках добычи большие территории. Пауки этого семейства чрезвычайно разнообразны в пустынях и горных степях; кроме того, ими хорошо освоены и высокогорья. Очень вероятно, что среди гнафозид, пойманных в тот день, имеются и неизвестные науке виды. Для человека пауки этого семейства не представляют опасности.

Под одним из камней оказался очень маленький, но и очень ядовитый скорпион Orthochirus iranus, который, помимо Ирака, встречается также еще в Иране и Турции. Снова попадались разноцветные и страшные сколопендры. Из числа рептилий встречались ящерицы-сцинки.

Отведенное для вылазки время подходило к концу, и мне пришлось повернуть обратно к Райским кущам. Снова был перейден Рогарм, за которым путь пролегал через пашни арабов-земледельцев. На пашне был пойман крупный бродячий паук-нянька, относящийся к роду Pisaura. Семейство пауков-нянек получило свое название благодаря тому, что самки у них усердно заботятся как об отложенных ими яйцах, так и о вылупившихся из них паучатах.

Во время перехода через пашни арабов я наткнулся на небольшое стадо коз, которое охраняли огромные собаки, похожие на кавказских овчарок. Собаки, которых было около десятка, незамедлительно атаковали. Нападение их, надо заметить, очень опасно и может даже привести к гибели. Часто собаки бывают намного опаснее, чем дикие хищники, которые, как правило, боятся человека. Псы с лаем надвигались, и в тех собак, которые подскакивали слишком близко, я брызгал из перцового баллончика, что охлаждало их пыл. Я же тем временем медленно отступал спиной вперед к склону холма. Таким образом мне удалось продержаться до прибытия хозяина этой своры, араба, который приехал на ишаке и попытался отогнать собак. Однако толку от него почти не было — псины его не слушались, он сумел лишь частично отвлечь их внимание. Но и этого хватило мне, чтобы добраться наконец до склона холма и начать на него подниматься. Туда в погоню за мной пустились лишь две наиболее упрямые собаки, но и они вскоре отстали.

По возращении к месту пикника я застал продолжающийся пир, постепенно переходивший в пляски вокруг костра. После наступления темноты наша разношерстная компания поехала обратно в Заху.

Роман. Следующий день, слава богу, был выходным, и наши друзья взяли нас на пикник за город. Прокатившись километров тридцать, проехав массу живописных ущелий, мы выехали на какое-то довольно скучное плато, поросшее невысокими кудрявыми деревьями. Похоже, и весь Заху выкатил сюда на пикник. Играли и бегали дети, взрослые пили чай, кушали разные вкусности, и в целом было очень приятно. Саша убежал ловить пауков, я ходил вокруг да около нашего лагеря и ловил бабочек. Целая толпа детей (включая милых двойняшек Саида) ходила за мной и пела песни. Не очень привыкший к такой манере полевой работы, я все-таки наловил немало материала. В установленный срок вернулся Саша, который тоже пособирал довольно эффективно.

12. Тучи сгущаются

Александр. На следующий день мы снова поехали в Дахук, на этот раз не с друзьями, а договорившись с помощью Саида с таксистом. В полицейском участке допросы, проводившиеся все тем же жирным полицейским, в этот раз значительно ужесточились. Нас допрашивали уже по отдельности, задавали множество запутанных вопросов, совершенно не относящихся к делу. Например, меня спрашивали, в каком году я закончил обучение в бакалавриате (как будто это так легко вспомнить) и кто позволил мне, такому молодому человеку, путешествовать по чужим странам. А особенно интересовались нашими родственниками и предками.

В конечном итоге у нас попросту забрали паспорта и сказали, что мы не сможем покинуть Дахук, так как должны явиться на очередной допрос завтра. На наш вопрос о том, где мы будем ночевать, а тем более без документов, полицейские ответили, что это не их проблемы. Единственное, что они сделали для нас, это написали на клочке бумаги номер телефона их отделения, по которому персонал любой гостиницы сможет им позвонить и уточнить как наши личности, так и тот факт, что наши паспорта находятся в полиции. Следующую ночь мы провели в одной из гостиниц Дахука, расположенной поблизости от полицейского участка.

Утром мы снова пошли в полицию, но на этот раз уже в сопровождении друзей, которые приехали из Заху. История снова повторилась: бесконечные допросы отдельно друг от друга. Но сегодня даже во время ожидания вызова на допрос нам не разрешали сидеть вместе, чтобы мы «не могли договориться о том, что будем врать». Когда на допрос в очередной раз вызвали меня, то задали тот самый вопрос, которого я больше всего боялся: «Какие вещи есть в вашем багаже?» Конечно, в нашем багаже не было ничего запрещенного: ни оружия, ни наркотиков. Но опыт показывает, что когда сотрудники любых силовых структур пристально интересуются экспедиционным багажом, то надо ждать беды. Я принялся перечислять: походная одежда, ботинки, пробирки со спиртом для сбора членистоногих, мобильный телефон, дополнительные документы, фотоаппарат, топографические карты Северного Ирака. Кстати сказать, особо интересовал сотрудников полиции мой второй заграничный паспорт. В ответ на их вопросы я пояснил, что не хотел «портить» свой основной заграничный паспорт визой Иракского Курдистана, с которой меня могли бы потом уже не пустить в страны Евросоюза. Поэтому и был сделан второй заграничный паспорт, что не противоречит законам Российской Федерации. Стоит ли говорить, что полицейские были приятно взбудоражены подобным набором вещей и тут же заставили меня вести их в гостиницу, в которой и хранился весь наш багаж. В гостиничном номере полицейские забрали интересовавшие их вещи: фотоаппарат, мобильные телефоны, мой второй заграничный паспорт, папку с топографическими картами, а в придачу прихватили еще и ноутбук Романа. Затем меня снова повели в полицейский участок. Все конфискованные вещи были тщательно упакованы в специальный пакет.

Паспорта нам так и не отдали. В итоге полицейские, ставшие еще более грубыми, велели нам возвращаться — без паспортов, но через день вернуться для продолжения допросов. И вот мы, совершенно измученные изнуряющими допросами в прокуренном кабинете, отправились в осточертевший нам Заху, в его трижды осточертевшую гостиницу. Весь следующий день мы провели в гостиничном номере, предварительно запасшись спиртным в христианском магазине. А что еще нам оставалось делать без документов?

В оправдание следует сказать, что я употребил этот день на зубрежку слов и коротких фраз первой необходимости на курманджи — языке курдов, а Роман занимался чтением художественной литературы. Мы чувствовали, что над нами сгущаются тучи. Именно поэтому Роман решился позвонить консулу РФ в Иракском Курдистане — Евгению Вадимовичу Аржанцеву и доложить о ситуации. Консул мягко, но не лестно выразился о наших интеллектуальных способностях и осудил наш приезд в Иракский Курдистан.

Роман. До Дахука мы быстро домчали на такси, рассчитались с неприятным бомбилой, который подвез нас к полиции. Мы сели в приемной, объяснили вежливому офицеру за стойкой о том, что хотим зарегистрироваться. После довольно долгого ожидания нас пригласили в кабинет, где нас принял очень неприятный губастый следователь, который через переводчика (тот был несколько вежливее) мучил нас вопросами в течение полутора часов и при этом постоянно курил, пуская нам дым в лицо. Кто мы, имя матери, отца, цель приезда, где мы работаем, с кем контактировали, откуда я знаю Саида, когда мы встречались последний раз, когда в первый — и еще множество таких вопросов. После всей этой вакханалии губастый подонок сказал: завтра разберемся. На вопрос, где нам ночевать — ответил: не моя проблема, и еще пусть приедет ваш этот, как его, Саид. Пустив прощальные струи дыма в наши обескураженные лица, эта свинья отвернулась к каким-то бумагам и всем своим видом показала, что наша встреча закончилась.

Посетив до этого двадцать стран в разных частях земного шара, я впервые столкнулся с таким отношением к себе. Во время встречи я неоднократно упоминал о том, что всегда русский и курдский народы были близки, что мы все обеспокоены тем, что курды не имеют своей территории и т. п. Несмотря на исключительно дружественный характер разговора с нашей стороны, губастая кудрявая свинья только сплевывала в пепельницу и пускала нам дым в глаза.

Какой-то парень с автоматом на выходе из участка показал нам, где ближайший отель. Мы доползли до него со своими чемоданами за десять минут: он, действительно, был недалеко. Приятный мальчик на ресепшене проводил нас до номера. Пока мы ехали в лифте, он представился Юрой — гастарбайтером из Грузии. Здесь спокойно, хорошие зарплаты, вещал паренек. Мы узнали, что в Дахуке есть так называемый «христианский магазин», где можно купить выпить. Юра помог нам поймать машину, и мы совсем за небольшие деньги съездили за спиртным. Выпив пару хороших порций, я позвонил Саиду и рассказал ему о наших злоключениях. Он пообещал быть к девяти утра. Потом, приняв на грудь еще немного, я позвонил в русское консульство. Молодой голос ответил, что консула нет, но попросил оставить телефон. Примерно через двадцать минут нам перезвонил консул. Евгений Вадимович (так представился нам густой баритон из трубки) был очень встревожен: «Да, вы оказались здесь не в то время… Встреча с полицией? Во сколько? Какая тема для встречи? Обязательно перезвоните. Это ваш номер? Хорошо, я зафиксирую его».

Обеспокоенные, мы долго не могли уснуть. Обсуждали с Сашей, что случилось, в чем наша вина, почему такое отношение. Как жалко, что мы приехали за свой счет исследовать самую малоизученную с точки зрения биоразнообразия страну, а нам ставят палки в колеса и даже пугают. Меня, кроме всего прочего, бесило и то, что малограмотная кудрявая скотина с сигаретой во рту разговаривала с нами в таком тоне, как будто мы изнасиловали десятка полтора курдских девственниц.

13. Внезапный удар

Александр. Утром следующего дня, оставив все свои вещи в Заху, мы снова поехали в Дахук. Мы не знали тогда, что в Заху нам вернуться уже не суждено. Переехав через перевал Гели-Спи, мы спустились в Месопотамскую низменность и поехали параллельно северному берегу Мосульского водохранилища на реке Тигр. По дороге мы видели из окна машины интересную птицу — обыкновенного стервятника (Neophron percnopterus). Если с огромными грифами (род Gyps) мы были хорошо знакомы по центральноазиатским экспедициям, то меньший по размерам стервятник был для нас экзотикой. Стервятник широко распространен в Африке и на Ближнем Востоке и очень умен. Хорошо известно, что эта птица умеет использовать камни для разбивания страусиных яиц, содержимое которых она потом поедает. Но стервятник, который встретился нам, вполне мог питаться трупами людей, погибших на полях сражений в Мосуле и его окрестностях. По дороге мы видели стоящий в кювете большой пикап, буквально изрешеченный пулями.

В полицейскую крепость мы прошли уже по-свойски. По-свойски курили с автоматчиками на крыльце. В этот раз мы весь день просто сидели и ждали, когда же нас пригласят на очередной допрос. Но нас все не приглашали, а наши друзья таинственным образом исчезли. От многочасового сидения в кабинете ожидания ужасно болела голова.

Ближе к концу рабочего дня внезапно появились наши запропастившиеся друзья. К нашему ужасу, они волокли наши сумки, оставленные в гостинице в Заху, и явно были измучены. Оказалось, что все то время, пока мы сидели и гадали о том, куда же исчезли наши товарищи, они были в дороге до Заху и обратно, так как полицейские приказали им немедленно привезти все оставшиеся у нас вещи. Нам же друзья объяснили, что нас якобы хотят депортировать из Ирака в течение трех суток и уже сегодня мы должны уехать в Эрбиль. На закономерный вопрос, смогут ли они отвезти нас в Эрбиль, нам ответили, что это слишком далеко. Что было, конечно, ложью, ведь расстояние от Дахука до Эрбиля куда меньше, чем от Заху до Эрбиля. И вот наши недавно и ненадолго обретенные «друзья» суетливо жмут нам руки, извиняются и спешно, явно испуганно убегают. На прощание доктор Али вложил мне в руки не начатую пачку сигарет, чем вызвал мое недоумение.

И вот уже только мы остались в опустевшем зале ожидания. Полицейские велели оставаться нам на месте и ждать указаний. Наконец за нами пришли двое силовиков в полевой форме и велели забрать наши сумки и следовать за ними. Мы подчинились. Нас вывели во двор и повели в незнакомый для нас сектор «полицейской крепости». Это было угрюмого вида здание с распахнутыми железными воротами. Нам приказали ждать в тамбуре. Тут уже все расхаживали в полевой форме и с оружием. Постепенно раздражение и усталость сменились недоумением и тревогой: мы не могли понять, что происходит и, самое главное, что в головах у этих вооруженных людей, ведь нам абсолютно ничего не объясняли. Все общение ограничивалось жестами. Помимо нас и силовиков в помещении находились еще двое мужчин. Это были молодые курды в гражданской одежде, однако одна деталь нас сильно встревожила: у наших товарищей по несчастью отсутствовали ремни и шнурки. Нас посадили на стулья и выдали по бутылке воды, а курдских парней оставили стоять на ногах.

Конечно, мы уже догадались о назначении здания, в котором находились, — это был изолятор временного содержания. На это особенно ясно указывала большая металлическая тележка с бидонами, заляпанными какой-то мерзкой баландой. Спустя какое-то время через ворота ввели группу совершенно черных арабов, одетых в сильно поношенные одежды. Они шли босиком и были прикованы друг к другу попарно наручниками. Арабы тащили большие баулы, набитые тряпьем. От этой картины у нас волосы встали дыбом. Но то, что происходило дальше, было еще интереснее.

К воротам подъехал большой камуфлированный фургон с зарешеченными окнами. Из фургона вышли крайне грозного вида солдаты, вооруженные автоматами Калашникова и увешанные магазинами с дополнительным боекомплектом. Нам приказали встать, подойти к стене и развернуться к ней лицом. Таким образом, мы все вчетвером (курдские ребята составили нам компанию) стояли и смотрели в стену. Мы с Романом Яковлевым, оба близорукие, обдумывали тем временем, стоит ли нам снять и спрятать очки, пока их не переломали. В страхе мы слегка обернулись — посмотреть, что происходит за нашими спинами. Оказалось, нас поставили к стенке, чтобы освободить проход для колонны закованных в наручники людей, которых выводили откуда-то из недр здания. Мы успели рассмотреть, что на их головы были надеты совершенно глухие мешки. Стоит ли говорить, что вся эта картина выглядела настолько жутко, что наши колени уже дрожали от страха. Автоматчики затолкали узников с мешками на головах в зарешеченный фургон и увезли. Мы были рады хотя бы уже тому, что нас не погрузили вместе с ними. Можно с большой долей уверенности предположить, что этих людей повезли на расстрел.

Вся эта картина особенно гармонично сочеталась с торжественной надписью на английском языке в рамке на стене, гласящей: «Вот уже двадцать лет мы боремся за соблюдение ваших прав». Между тем смертная казнь широко практикуется в Ираке, который занимает второе место среди стран мира по количеству выносимых и исполняемых смертных приговоров (на первом месте соседний с ним Иран). А в 2009 г. международная неправительственная организация Amnesty International обвинила «Асаиш» в нарушении прав человека и несоблюдении законов.

Вскоре после того, как фургон с людьми с мешками на головах уехал в направлении, которое, к счастью, осталось для нас неизвестным, приехал другой автозак, уже меньших размеров. Нам четверым было приказано подойти вместе с вещами к новой машине, внутри которой располагалась клетка. Из автозака выскочили солдаты с автоматами и надели на нас наручники. Я оказался правой рукой прикован к левой руке Романа. Курдских ребят также приковали друг к другу. Нас посадили в клетку, дверь которой запиралась на массивную щеколду. Машина тронулась с места.

Роман. Утром мы снова были в участке. Лица наших друзей были полны решимости. После пяти часов ожидания наша энергия немного угасла. Я забавлялся тем, что рассматривал женоподобного курдского офицера, который, сидя за регистрационной стойкой, постоянно принимал изысканные позы и делал селфи. Наиактуальнейшее занятие, когда в пятидесяти километрах отсюда идут бои.

Далее последовал допрос, Саша, Саид, я, доктор Али, пешмергист, я, доктор Мустафа, Саид… И так далее в постоянном калейдоскопе. Что делаете, как имя матери, где работаете? Никто не спросил имен изнасилованных дев, названий ограбленных банков и ювелирных магазинов. Стараясь держаться с максимальной корректностью и достоинством, мы отвечали на все вопросы. Саша был просто молодцом, не знаю, как выглядел я, но мне сложно было что-то скрыть просто за «отсутствием состава преступления». Крайний интерес у наших милых собеседников вызвали скачанные из Интернета карты Северного Ирака. «Это из открытых источников, это доступно каждому человеку на свете», — говорили мы. Они что-то записывали в тетрадку.

Вы были в Турции? — очередной вопрос.

Да, были транзитом в Стамбуле семь дней назад.

Очередная пометка в протокол.

Вы много путешествуете, с чем это связано?

Наука, туризм…

Очередные пометки.

«Покажите ваш профиль на “Фейсбуке”… в университете…» И так далее.

Во время очередного выхода в коридор мы заметили, что наши чемоданы стоят в углу полицейского участка. Наши друганы из Заху выходили с допросов все белее и испуганнее. Запахло керосином.

Женоподобный полицейский забрал наши телефоны, положив их в какую-то нишу. Потом наши помощники срочно распрощались с нами, Саид сказал, что у него проблемы, доктор Али дал Саше пачку красного «мальборо», доктор Мустафа просто печально посмотрел на нас. Пешмергист уже ретировался. Мы с Сашей сидели и тихо обсуждали наши перспективы. Преступных деяний на повешение или расстрел явно не хватало, думали о том, что экстрадируют, домашний арест и прочие дела. Красивый идиот продолжал делать селфи. Через пару часов он пригласил нас жестом и повел через улицу в какую-то подсобку. Там нас встретил сумрачного вида офицер, который усадил нас на стулья в коридоре, где уже находились два местных парня с выдернутыми из обуви шнурками. Так мы сидели с час, потом офицер и еще пара подручных солдат, вооруженных «калашниковыми», подняли нас и поставили лицом к стене. Впечатление не из приятных. Подглядывая краем глаза за происходящим (черт его знает — может, сейчас будут бить по почкам), мы увидели вереницу людей с мешками на головах и со скованными руками, которых конвоировали несколько вооруженных военных. После вывода этих людей нас тоже позвали грузиться. Нас с Сашей, видимо, с целью обезопасить сопровождавших нас автоматчиков, вместе сковали наручниками. Меня за левую руку, Сашу за правую. Дали по мешочку — блевать, усадили в автозак (переоборудованный «хаммер»), рядом посадили парней без шнурков и повезли. Три часа в пути, шум, голоса, окон нет, никто нам ничего не говорит. Последней нашей надеждой было то, что нас привезут в аэропорт и потом депортируют.

14. Дорога в неизвестность

Александр. Наш автозак выехал с территории полицейского участка. Один из солдат был за рулем, а еще двое представляли собой вооруженный конвой. В машине было темно, но время от времени конвоир включал дополнительное освещение, чтобы посмотреть, что происходит в нашей клетке. Наши товарищи по несчастью не проявляли по отношению к нам никакой враждебности, апатично сидя напротив нас и вяло переговариваясь друг с другом.

В наручниках оказалось очень неудобно. Роману приходилось поднимать левую руку и подносить ее к моему лицу, чтобы я мог попить воды из бутылки, лежавшей в правом кармане моих штанов (моя правая рука была закована). В фургоне не было окон, поэтому мы могли видеть происходящее на дороге только через лобовое стекло, которое было на значительном от нас расстоянии. Мы дискутировали относительно того, куда нас могут сейчас везти.

Еще до погрузки в автозак один из силовиков, немного говоривший на английском, сказал, что нас повезут в Эрбиль. Мы надеялись, что нас везут в аэропорт для депортации, но все выглядело так, словно нас везут в какую-то тюрьму. Кроме того, мы тревожились, что наш автозак может оказаться желанным объектом для боевиков ИГИЛ, ведь путь от Дахука до Эрбиля пролегает мимо Мосула. В случае захвата боевиками мы были бы убиты. Или взяты в плен, а затем все равно убиты.

После двух часов езды мы увидели на горизонте небоскребы Эрбиля.

И вот мы уже едем в клетке в наручниках и под конвоем по тем улицам, по которым еще недавно нас возил Саид, рассказывая о процветании Иракского Курдистана. Вдруг фургон резко свернул с улицы и въехал в массивные ворота. Мы всматривались через лобовое стекло и пытались сориентироваться в ситуации. Были видны песочного цвета высоченный бетонный забор с колючей лентой, таким же образом окрашенная стена здания с зарешеченными окнами и двор, залитый цементом. Мы похолодели — тюрьма. Что может произойти с нами, «ботаниками», в тюрьме, да еще и в Ираке? Солдаты открыли нашу клетку. Мы в страхе сжались, так как нам вовсе не хотелось выходить из клетки. Она уже казалась безопасным местом в сравнении с окружающим миром. К счастью, забрали не нас. Машина выехала с территории тюрьмы и снова двинулась по улицам Эрбиля.

После недолгой езды мы снова въехали в какие-то ворота. Были видны клумбы, заасфальтированные дорожки и стена здания довольно цивильного вида. У нас появилась надежда: возникло предположение, что это специальный терминал аэропорта для депортируемых. Конечно, спустя какое-то время стало понятно, что мы просто бредили. Кто пустит машину с вооруженными людьми на территорию аэропорта, даже не подвергнув предварительному досмотру?

Автозак остановился, и нам приказали выйти.

Наручники были сняты, а нам возвращены наши сумки.

Мы горячо благодарили наших конвоиров на курдском языке и пожимали им руки. Удивительно, но они не смеялись над нашей наивной глупостью, а просто подвели к одному из входов в здание. Внутри оказался длинный коридор с множеством металлических дверей. Каждая дверь была снабжена небольшой табличкой с надписью, состоящей из латинских букв и цифр. За одной из них находился кабинет, в котором у нас снова забрали сумки, записав их количество. После этого нас опять вывели на улицу и завели в то же самое здание, но уже через другой вход. Конвоиры передали нас в распоряжение каких-то людей в гражданской одежде. В этой части здания тоже был коридор, но более широкий. В одном из кабинетов оказался сейф, в который поместили изъятые у нас деньги, разрешив оставить лишь небольшую сумму.

После этого нам велели проследовать до т-образного разветвления коридора и там остановиться. Ответвление, перпендикулярное основному коридору, было зарешечено. Оттуда вышел смуглый парень невысокого роста и с редкой щетиной, представившийся Ахмедом. Он говорил по-английски и объяснил, что мы должны снять обувь, носки, ремни, головные уборы и отдать все, что у нас есть в карманах, кроме сигарет и денег. Все это было упаковано в полиэтиленовые мешки и подписано арабской вязью. Мужчина в гражданской одежде подвел нас к решетке, открыл в ней дверь, впустив нас внутрь, затем зашел следом и закрыл за собой дверь. Ахмед, который шел рядом, объяснил нам, что это место является тюрьмой, а он — один из ее заключенных.

Мы униженно шли, ступая босыми ногами по холодному бетонному полу и то и дело подтягивая сползающие без ремней штаны. Коридор свернул налево под прямым углом. Пройдя еще около пятнадцати метров после поворота, мы остановились перед решетчатой дверью камеры. Дверь была отперта, и мы словно в трансе вошли внутрь. Дверь захлопнулась.

Роман. Сначала высадили наших товарищей без шнурков, потом нас.

Далее уже все было как в зазеркалье. Я понимал, что это тюрьма, и Саша понимал, что это тюрьма. Но из последних сил мы боролись с такими мыслями. Мы сдали чемоданы какому-то косоглазому молодому человеку, потом паспорта и деньги — второму, потом третий человек повел нас через ряд решетчатых дверей по длинному коридору.

Мы остановились напротив камеры. Довольно большое помещение было до отказа забито сидящими и лежащими на полу людьми. «Ну вот, — сказал Саша, — сейчас нас изнасилуют, а потом убьют».

Я промолчал, настолько очевидными показались мне эти предсказания.

Нас завели в камеру и, с шумом поворачивая огромным ключом, закрыли дверь.

15. В камере

Александр. Мы стояли у двери и не знали, куда пройти. Повсюду на полу лежали люди, так что нельзя было и шагу ступить. На нас уставились десятки глаз. Наконец, пройдя несколько шагов вглубь камеры, мы сели на пол и стали несмело осматриваться. Камера имела около семнадцати метров в длину, шесть метров в ширину и три в высоту. В одной из стен было несколько окон, расположенных на высоте двух метров от пола и зарешеченных как снаружи, так и изнутри. Через окна было видно лишь небо. На другой стене висели телевизор и часы. Та стена камеры, которая отделяла ее от коридора, представляла собой глухую бетонную перегородку, во всю длину которой в тех же двух метрах от пола шло окно в коридор, естественно, закрытое толстой решеткой. Решетка состояла из прутьев круглого сечения, промежутки между которыми составляли около десяти сантиметров. Из такой же решетки была и дверь в камеру. В углу камеры имелся туалет и раковина. Туалет — кабинка с незакрывающейся дверью и очком в полу. Туалетной бумаги не было, но стоял специальный кувшин с водой — афтафа, использующийся мусульманами для очищения после удовлетворения соответствующей физиологической потребности. Возле входа в туалетную кабинку была раковина, над которой на стене висел кусок фольги, заменявший зеркало.

Никаких нар в камере не было, и все заключенные сидели на покрывалах, расстеленных на полу в три ряда. При полезной площади примерно в девяносто восемь квадратных метров в камере ютилось на тот момент около восьмидесяти человек. Таким образом, на одного человека приходилось чуть больше одного квадратного метра. Все заключенные неистово и практически безостановочно курили, и дышать в камере было нечем. Тут-то и пригодились сигареты, подаренные доктором Али: подкурив у заключенных, мы с облегчением закурили.

Роман. Не менее восьмидесяти пар глаз уставились на нас: с интересом, с юмором, с безразличием. Но все-таки больше было интереса. Агрессии пока не ощущалось. Двое каких-то шустрых, невысокого роста парней лет по двадцать пять подошли к нам: увидев бледнолицых, к нам послали на переговоры знавших английский язык двух Ахмедов.

«Не беспокойтесь, это временно, да, это тюрьма, нет, это не аэропорт, да, мы понимаем, что вы иностранцы, еще раз — не беспокойтесь, садитесь здесь», — говорили они нам.

Мы оказались вдавленными в ряд очень плотно сидящих мужчин. Плечо к плечу, спина к спине. Люди сидели у двух стен — спинами к стене — и по центру в два ряда — спиной к спине, обращенные лицами к тем, кто сидел у стен. Мы кое-как уселись на тряпки рядом и начали осматриваться. Бетонные стены и пол, окна с решетками открываются в коридор на высоте примерно 220 см. Решетчатая дверь в коридор. На приступке у решеток расставлены пластиковые стаканы. В камере — около восьмидесяти взрослых мужчин разного возраста и различной степени потрепанности. Мы сразу заприметили кудрявого молодого верзилу, который громко хохотал и задирал окружающих, странного короткостриженого мужика с безумно вращающимися глазами, худого крючконосого басмача в наручниках и еще массу интересных личностей. В камере висел телевизор, по которому транслировали мыльную оперу, в силу чего внимание многих соседей было приковано к голубому экрану. Напротив нас полный парень лет сорока из картона и каких-то тряпочек мастерил шкатулку. Постепенно люди подходили к нам, чаще с переводчиками Ахмедами, и знакомились, представлялись: Аусер, Умед, еще пара-тройка Ахмедов, Муртаза, Мухаммед, Мустафа и др. Конечно, мы пытались что-то выяснить, узнать. Ахмеды пояснили, что нас, как иностранцев, точно освободят, только надо подождать. Неделя-другая — и нас найдут и помогут нам. После услышанного нами слова «неделя» мы резко сникли и начали обсуждать наше положение. Конечно, в наших беседах был огромный заряд тревоги и страха. Как мы поняли, здесь нет никакого следствия, люди сидят разные, многие месяцами и даже годами ждут хоть какого-то решения.

16. Заключенные

Александр. Заключенные в камере составляли очень разношерстную компанию, настоящий экзотариум. Были среди них как явные бандиты и завсегдатаи тюрем, так и люди, попавшие сюда случайно. Физиогномист нашел бы богатый материал для изучения, попав в иракскую тюрьму. Конечно, в первые минуты, проведенные в камере, мы боялись, что все эти «зверолюди» немедленно набросятся на нас и растерзают. Но ничего подобного не произошло. В передней части камеры, прямо возле двери, располагались наиболее приближенные к тюремным надзирателям заключенные. Вот они-то и вызвали нас на беседу. Целью беседы было выяснение моментов, интересовавших наших новых «братьев»: наши имена, из какой мы страны, кто по национальности и по вере, какая причина привела нас в Ирак, за что попали в тюрьму. На последний вопрос мы ответить не смогли. Общение наше происходило при посредничестве парня из Киркука, которого тоже звали Ахмед. Этот Ахмед отлично знал английский язык. Нам же он сообщил, что мы попали в хорошее место, тут прекрасная еда, а если будут какие-то проблемы, то он нас защитит. Кроме того, он рассказал, что в нашей камере есть и боевики ИГИЛ.

Ниже приведены краткие описания некоторых наиболее интересных заключенных.

Мусульманские имена сложны для восприятия на слух и для запоминания, поэтому мы приводим их в комбинациях с условными прозвищами.

Ахмед из Мосула — тот самый заключенный, который встретил нас по прибытии в тюрьму. Около двадцати пяти лет, родом из города Мосул. В тюрьме находится уже довольно давно. Находится в хороших отношениях с тюремными надзирателями и поэтому принимает участие в организации торговли среди заключенных. Он, до того как попал в эту тюрьму, уже успел побывать в другой, предназначенной исключительно для боевиков ИГИЛ, где в одной небольшой камере иногда содержатся до ста восьмидесяти человек. Хорошо говорит на английском.

Ахмед из Киркука — совсем молодой парень (около восемнадцати лет). В нашей тюрьме сидит уже три года, но никаких обвинений ему так и не было предъявлено. Город Киркук, откуда он родом, находится в восьмидесяти километрах к югу от Эрбиля и знаменит тем, что в его окрестностях находится одно из крупнейших газонефтяных месторождений в мире. В 2014 г. месторождения Киркука были захвачены силами пешмерга, и по настоящее время Киркук контролируется курдами. Отец Ахмеда служил в армии Саддама Хусейна, который, будучи в 1979—2003 гг. президентом Ирака, проводил акции массового геноцида курдов в Северном Ираке, известные как операция «Анфаль», в ходе которых было убито почти 182 тысячи курдов. Поэтому отец Ахмеда был арестован и, скорее всего, расстрелян, а все члены его семьи репрессированы и теперь находятся в различных тюрьмах. Ахмеду из Киркука связь с внешним миром запрещена, и он ничего не знает о судьбе своих родных. За время, проведенное в тюрьме, он прекрасно выучил английский. Является основным связующим звеном между тюремными надзирателями и заключенными.

Ахмед из Сирии — араб двадцати четырех лет от роду. Причина нахождения на территории Ирака и последующего ареста неизвестна. Хорошо владеет английским языком. В заключении находится месяц.

Смотрящий по камере — авторитет, отвечающий за ситуацию в нашей камере. Неразговорчив и не стремится идти на контакт. Занимает наиболее комфортное место в камере.

Аусер Полицейский — до ареста служил в полиции. Даже в тюрьме продолжает следить за порядком и является одним из самых важных людей в камере. Возраст его около тридцати лет. Английского не знает, но имеет англоязычную татуировку на груди с орфографической ошибкой: «I love you my frends!»

Татуированный Уркаган — скорее всего, просто молодой уличный бандюга и завсегдатай тюрем. Обильно украшен различными татуировками. Иногда нарушает дисциплину, задирая других заключенных.

Толстый Хулиган — высокий и толстый мужик около тридцати лет от роду. Также является нарушителем дисциплины и знает одну нецензурную фразу по-английски.

Гангстер Неудачник — мужчина тщедушного телосложения, попавший в тюрьму из-за одного выстрела.

Умет Сломанная Рука — заключенный, подвергавшийся тяжелым пыткам. Высокого роста, около пятидесяти лет от роду, имеет грубые черты лица. На допросах его сильно пытали, сломав плечевую кость, что привело к формированию ложного сустава на месте перелома и сильно изуродовало руку. Кроме того, имеет многочисленные зажившие пулевые ранения.

Одноногий Игиловец — боевик, возрастом около сорока лет. Потерял ногу по колено, вероятно, в результате подрыва на противопехотной мине. Вторая нога сильно посечена осколками. Вместо потерянной ноги использует пластмассовый протез, который ночью хранится возле туалета. Молчалив.

ВИЧ-инфицированный Игиловец — совсем молодой паренек, не более двадцати лет от роду. Во время нашего пребывания в тюрьме начал старательно изучать английский язык по англо-арабскому разговорнику. Однажды честно признался: «Daesh is not good» («ИГИЛ — это нехорошо»). Жаловался, что является ВИЧ-инфицированным.

Игиловец Школьник — мальчик пятнадцатилетнего возраста. Появился в камере через несколько дней после нас. Одет в пиджак и брюки, имеет очень интеллигентный вид и похож на школьника-олимпиадника. Связан с игиловцами. Заключение переносил тяжело: падал в обморок от нервного истощения и усталости.

Злой Игиловец — самый неприятный из игиловской «молодежи». Очень смуглый, имеет косматые сросшиеся брови и колкий взгляд. Держится только в компании игиловцев и сторонится других.

Хромой Игиловец — сильно покалеченный подросток, передвигающийся с помощью костылей. Одна нога у него всегда скрючена и худая, как палка, — очевидно, с нее были сорваны мышцы в результате огнестрельного ранения. Костыли его выполняли в нашем тюремном мире важную функцию — с их помощью развешивалось для просушки белье.

Игиловец Машда — молодой человек с загадочной татуировкой на ребре ладони. Татуировка выполнена на кириллице и читается как «Машде» или «Машда» (последняя буква наколота неразборчиво). Имя Машда принадлежит одному из древних правителей Месопотамии. Татуировка на кириллице и некоторые особенности внешности заставили нас предположить, что Игиловец Машда может быть выходцем с Северного Кавказа. Однако он в ответ на расспросы заявил, что он из Ирака. Проверить это не представляется возможным.

Черный Мосулец — парень возрастом около двадцати лет. Имеет настолько черную кожу, что его можно принять за представителя негроидной расы. Другой его отличительной чертой является необычная форма черепа: вдавленная седловина в области теменных костей и вытянутый затылок. Мастер по игре в домино. Нам не удалось выяснить причину, по которой он оказался в тюрьме, но, скорее всего, он связан с игиловцами.

Учитель Географии — молодой школьный учитель. Был арестован по неясной причине за несколько дней до нашего прибытия в тюрьму. На свободе у него остались малолетние дети. С каждым днем сильно сдавал морально, в итоге пришел в такое глубокое уныние, что у него запали и почернели глаза.

Учитель Английского — пожилой учитель, преподающий английский, гастролируя по разным городам Северного Ирака. Незадолго до ареста побывал в Киркуке, что, возможно, и послужило причиной его ареста. Очень тяжело переживает заключение, плачет.

Иранский Инженер — молодой мужчина высокого роста. Провел в камере уже около двух месяцев, но за все это время ни разу не был вызван на допрос.

Мустафа из Багдада — преуспевающий бизнесмен. Прилетел из Багдада в Эрбиль для проведения деловых переговоров. В Эрбиле был арестован прямо в аэропорту из-за сходства его имени с именем одного разыскиваемого террориста. Его уже не первый раз арестовывают и сажают в тюрьму по такой странной причине.

Усатый Пешмергист — боец армии Иракского Курдистана. Во время службы лично убил десятки человек. Демонстрировал очень хорошее отношение к нам, часто угощая чаем и сигаретами. Имеет трех жен, но хочет еще четвертую, причем почему-то русскую.

Плешивый Пешмергист — пожилой солдат пешмерга. Голова была сильно обожжена, из-за этого волосы растут какими-то клочками. По характеру угрюмый, но не злой.

Арью Пахлаван Шизофреник — ярчайшая персона камеры. Мужчина около сорока лет от роду, прибывший в Ирак из Ирана и оказавшийся в тюрьме. К моменту нашего появления провел в камере уже шестнадцать месяцев. Содержится в общей камере обыкновенной тюрьмы, хотя тяжело болен шизофренией. Находится в состоянии острого психоза, что проявляется в галлюцинациях и разнообразном бреде. Часто, выпучив глаза и уставившись в пространство, разговаривает с несуществующими собеседниками, причем на английском языке. Пишет в воздухе, нажимает на несуществующие кнопки и набирает воду в кружку из водопадов, низвергающихся с потолка, которые видит только он. Нередко замирает в странных и вычурных позах. Ворует ложки, из которых изготовляет заточки. Агрессивен и нередко становится участником потасовок с сокамерниками.

Кощей Изгой — самый страшный обитатель камеры. Обладает жуткой внешностью: худое и очень костлявое телосложение, сгорбленная спина, лысый череп уродливой формы, оттопыренные уши (как у летучей мыши), глубоко посаженные и ничего не выражающие глаза, большой крючковатый нос, крупные кривые полусгнившие зубы, отсутствующие в шахматном порядке, и огромные, месяцами не видавшие ножниц, ногти на руках и на ногах. Одет во все черное. Постоянно закован в наручники на жесткой сцепке (без промежуточных звеньев), из-за чего не может осуществлять гигиенические процедуры и источает скверный запах. Кощея Изгоя ненавидит вся камера: пока его руки не сковали, он дрался с сокамерниками по нескольку раз в день. Нам так и не удалось узнать, кто этот вурдалак «по жизни», нам лишь говорили, что это очень плохой человек. О возрасте его можно только гадать.

Этот список содержит лишь немногим более четверти людей, сидевших с нами в одной камере. Это те, с кем мы контактировали больше всего — как по своей воле, так и в силу различных бытовых обстоятельств. Среди наших соседей по камере было не менее тридцати боевиков ИГИЛ, в то время как в вышеприведенном обзоре таких немного. Скудность информации об игиловцах объясняется тем, что мы любыми способами старались избегать общения с ними. Причин тому было две: во-первых, эти люди опасны сами по себе, а во-вторых, мы не хотели, чтобы заключенные доложили кому следует, что мы общаемся с боевиками (тюремные информаторы наверняка в нашей камере были). Даже в тех случаях, когда кто-либо из игиловцев сам пытался завязать с нами беседу, мы старались свести такое общение к минимуму. Большая часть «игиловских псов», как называл их Усатый Пешмергист, — это молодые люди возрастом около двадцати лет, часто имеющие различные травмы.

Роман. Остановлюсь и я на историях наших соседей.

Один — сын офицера времен Саддама. После переворота отец был расстрелян, а вся семья оказалась за решеткой. Уже три года он не видел родных.

Второй — пожилой учитель английского языка, недавно побывавший в Киркуке. Бедняга часто плакал. Ему было очень тяжело сидеть на корточках, он кое-как вставал. Сердобольные люди протягивали ему руки.

Третий — учитель географии. Молодой парень — он был арестован по непонятным для него мотивам. Страшная пустота в глазах, страх, затравленность. Покачивания из стороны в сторону указывали на сломанную психику. «У меня двое маленьких детей… Не верьте никому… Мы все сдохнем здесь…» — причитал он.

Следующий — приятный человек 45—50 лет. Он сразу произвел впечатление прямым добрым взглядом, интеллигентной внешностью, хорошим знанием английского языка. Терапевт из Мосула. Во время захвата этого двухмиллионного города боевиками доктор Омар находился в командировке в Турции. Вернуться домой он не мог, хотя сестра с семьей оставалась в Мосуле. У них был сад, огромный красивый дом. Когда кварталы, где во время оккупации жила сестра Омара, были отбиты антиигиловскими силами, она позвонила брату со спутникового телефона: «Забери нас, пожалуйста, забери нас отсюда…»

Мосул… Город, где были закрыты учебные заведения, где расстреляли всех футбольных болельщиков, где в кислоте растворили всех геев, где молодых женщин продавали и меняли на автоматы, где детям рубили руки за то, что они не могут расстреливать осужденных на смерть. Все разрушено, люди месяцами не мылись, голодали, боялись любого шороха. Все молодые люди под страхом смертной казни были мобилизованы в банды игиловцев. Почти три года кошмара.

И вот забрезжил свет свободы и освобождения.

Омар примчался на машине, его беспрепятственно пропустили через все блокпосты. Но когда он повез из города своих измученных, голодных родственников — их сразу задержали и, разобщив, отправили в тюрьмы, так сказать, «до выяснения». В камере он уже четыре месяца.

Мне запомнились два мужика напротив — настоящие колхозники, дубленые ветром и солнцем руки, искренние улыбчивые лица. Один — полный, коренастый, усатый, второй — тощий, горбоносый, какой-то кривой. Они совсем не понимали по-английски, но от этих людей шло какое-то тепло…

Ужасного вида высокий молчаливый мужик с гнездным облысением (возможно, это было следствием ожога) был исколот кораническими сурами от шеи до ступней. Совершенно отсутствующее выражение лица, отстраненность никак не коррелировали с его неожиданным поступком. Видя, что наши штаны постоянно падают без ремней, он нашел мне шнурок, а Саше свернул ремень из куска пленки, которой застилали пол во время обеда.

Один простой как пять копеек парень интересовался, сколько в России стоят яблоки, груши, сливы: «Я точно буду делать бизнес в России, когда освобожусь, — у нас огромный сад».

Еще мне запомнились один приятный высокий персидский инженер и общительный водитель-турок, который чуток говорил по-английски и рассказывал о своих коммунистических убеждениях.

Вообще, контингент был очень пестрый. В одной камере были здоровые и сумасшедшие, урки и полисмены, игиловцы, пешмерга… Но конфликтов было немного — царило своеобразное тюремное братство.

 

(Окончание следует.)

 


* Исламское государство (ИГ), ранее — Исламское государство Ирака и Леванта (ИГИЛ) — экстремистская террористическая организация, запрещенная в России.