Рассказы
Рассказы
Без вины виноватые
Друзья поздравили автора «Трех Сестер» с премьерой.
— Уста-ал… — пожаловался автор.
— А что в Москве?
— А в Москве идет мой «Ревизор».
Скрип кресла.
И сидящий рядом зритель дико посмотрел на говорящих.
…Заканчивается мюзикл «Три сестры».
Точнее, две.
Третью Усталый выкинул. Поправил Чехова.
Зато «Ревизора» — дописал!
Говорят, Гоголя — сто лет назад — нашли в гробу перевернувшимся.
Предчувствовал.
Работы много…
Дома варится ощипанная «Чайка».
Осталось поперчить, добавить несколько соленых шуток.
Друг обещал приправить музычкой…
Навар будет жирный!
Пушкина Усталый тоже любит: на днях — «Русалочку» полапал. Дал пьесе новую жизнь. (Старую, правда, отнял).
…А со сцены звучит финальный дуэт сестер.
И зритель бежит в гардероб.
С кем сидел — с Чеховым или Гоголем — он так и не понял.
Но на Чехова — в жизни не пойдет:
Куплеты сестер достали.
…А на книжной полке съежился Островский…
На дне
Неизвестный возник из воздуха.
И склонился над вылезающим из стоматологического кресла Антоном Павловичем Грибогоголевым:
— Откройте рот.
— Зуб мне только что вылечили.
— Откройте.
Неизвестный заглянул в рот пациенту.
Восхищенно покачал головой.
И, затолкав пациента обратно в кресло, взялся сверлить только что поставленную пломбу.
— Я — творческий человек. Видя отлично сделанную работу, испытываю непреодолимое желание что-то в ней переделать, — пояснил он. — Как вы: ни одной своей пьесы не написали, зато Чехова поправили — из «Трех сестер» сделали «Две».
— Я с любовью переписал Антона Павловича!
— И я с любовью кромсаю вашу новую пломбу. Сейчас поставлю другую — и снова зуб рассверлю.
— Сначала пломбу поставите? А потом ее рассверлите? Что за бред?
— Но вы же хвастались, что в «Ревизоре» только переставили слова. Вот и я: лишь переставлю операции. И не забудьте в кассе оплатить мою работу.
— Что?!
— Вы ведь за искалеченное вами «Горе от ума» ого-го сколько получили.
— Оттого, что я классиков переписываю, им ничего не делается: они есть в библиотеках.
— Вы от классиков отвращаете. Человек слушает доносящийся со сцены словесный фарш и думает, что это — Грибоедов или Гоголь. Вы гаже тех, кто книги жег… Но я отомщу!
— Кто вы? — в ужасе прошептал пациент.
— Дядя Ваня, — сурово ответил мужчина. — Вы поместили меня в пьесу «На дне», скрестив Чехова с Горьким. Последняя ваша творческая находка. Помешать не могу — нет такого закона. Но помучить…
— Нет! — крикнул Грибогоголев, пытаясь встать.
Однако нарисовавшийся из воздуха детина в грязной рубахе вдавил его в кресло, дыхнув в лицо перегаром.
— Держи его, Сатин, крепче, — дядя Ваня вставил в рот халтурщику бор. — За выкинутую третью сестру! За Чацкого, болтающего на современном сленге! За исковерканную русскую литературу!
— Жми, Ванюша! — кивнул Сатин.
Грибогоголев заорал…
И проснулся: это был сон!
А жаль.
Партнер
Балетный конкурс на лучшую женскую роль. Объявляют:
— Па-де-де из балета «Щелкунчик» исполняют: Анна Ивановна Тащенова — заслуженная артистка, солистка… И Павел Сумкин. Партнер.
Все. Никакого даже отчества.
То есть: на него не смотрите. Он так — может, случайный прохожий, в последнюю минуту взятый с улицы. Как донор — за бесплатный обед.
Отмыли его, нарядили Щелкунчиком. Короткий инструктаж.
И — вперед.
А может, это старый неудачник из балетных, способный лишь по-боярски помахать руками в оперной массовке? Или выводить на сцену настоящего коня, на котором в апофеозе выезжает желтый от страха князь Игорь, кидаясь медяками в ликующих крепостных?
Итак, артист Павел Сумкин.
Я думал, выйдет угрюмый толстяк, злой на весь свет, который, гримасничая и задирая первые ряды, станет нарочно плохо ловить свою титулованную половину…
На помост выбегает поджарый красавец, подпрыгивает в одном конце сцены, приземляется в другом.
Поймите: как бы он ни старался — премию дадут ей.
Он может подбрасывать Анну Ивановну до потолка, а может скрестить на животе руки и хохотать над ее ужимками — съеденное у него не отнимут, а второго обеда не дадут.
Паша отплясывает лучше всех — и получает шиш.
А Тащенова — медаль.
…Потом в них кидают цветами, причем бестактные зрители предостерегающе кричат:
— Это — Анне Ивановне! Это — Анне Ивановне!
Играя желваками, он подбирает растения и отдает ей, а она, скалясь, беспрестанно делает книксены и, наконец, убегает — подпрыгивая, хотя музыка уже не играет…
Следом — Паша.
Тихий, сдержанный, достойный…
Есть у моего друга-поэта стихотворение. Оно написано после конкурса:
Забыв про выгоды, не ведая печали,
Ты танцевал в Белоколонном зале.
Пускай тебе медали недодали,
Тобой мы восхищаться не устали.
Ребята! Всякое в жизни бывает. Может, и нас с вами награды объедут на козе. Давайте же, тем не менее, относиться к своему делу, как артист массовки Сумкин.
Павел Николаевич.
Я узнал.
Успех
У перекрестка — целый уличный театр…
Цепляет прохожих Зазывала, предлагая принять участие в какой-то «рекламной акции». Болтается массовка — кодла нанятых за пиво болванов, как бы с интересом обступивших Зазывалу.
Есть типажи.
Простак. Точней, Простушка — тетка лет пятидесяти, которую Зазывала остановил. Заболтал. И теперь она отдает ему: сто рублей, двести, триста… сражаясь за какой-то приз с подставной девицей, «случайно» проходившей мимо.
Есть Резонер (из массовки).
— Думаю, вам стоит продолжать, — советует он Простушке, что-то заподозрившей.
И та вынимает последние деньги.
Проигрывает.
Уходит в слезах…
— Да, это успех, — соглашается с подопечными Режиссер, наблюдавший за спектаклем из-за ларька. — Но не триумф: дура не попросила подождать и не помчалась домой за деньгами.
Вот она, требовательность настоящего мастера!
Народные артисты
На эскалатор ступил мужчина. Средних лет, неприметный. А сошел с него — с огромным шрамом, рассекающим губу. (Начитался Конан Дойля). И идет со снятой кепкой по вагонам. Молча. Но взгляд его красноречив: «Не работать же с такой губой?»
Вот толстая простолюдинка (и как бы психопатка) орет на пассажиров:
— Ну, дайте денег! Дайте! — А потом спокойно-деловито подсчитывает на скамейке вестибюля прибыль.
Вот южанин: плотный, в добротном замшевом пиджаке (ну, нет у дяденьки плохой одежды!). На груди — картонная табличка с неразборчивыми буквами. Он не утруждает себя объяснениями.
— Желающие могут уточнить у меня подробности, — снисходительно объявляет он. И с такой скоростью пролетает по вагону («время — деньги»!), что сердобольный интеллигент, вынувший пятьдесят рублей, растерянно смотрит в спину горемыке:
— Убежал…
А вот юноша. Косит то под хромого, то под нервного. Но примитивно: прошлый век! И пассажиры «сопляку» не подают. Зато суют деньгу мужчине со шрамом, психопатке, скороходу…
Народ ценит только настоящее искусство!
Приказ по театру
имени 30-летия Российской Демократии
В связи с тяжелым материальным положением театра и продолжающимся финансированием искусства по остаточному принципу, а также в связи с возросшим интересом богатых слоев общества к театральному искусству, в дополнение к существующим тарифам (галерка — 300 руб., партер — 500 руб.) —
Приказываю:
Ввести следующие тарифы и услуги:
• Место за кулисами (с наблюдением волнения актеров перед выходом на сцену) — 600 руб.
• То же — сидя в кресле — 700 руб.
• То же — с наблюдением народного артиста России — 1000 руб.
• Наблюдение волнения молодой актрисы перед выходом на сцену — 1200 руб.
• Наблюдение переодевания ее же перед выходом на сцену — 1400 руб.
• Помощь в переодевании ее же перед выходом на сцену — 1600 руб.
• То же — tet a tet — по договоренности, но не ниже 3000 руб.
• Советы артисту, как играть (такса за 1 совет) — 200 руб.
• То же — с обязательным выполнением — 800 руб.
• Советы народному артисту России, как играть (такса за 1 совет) — 2000 руб.
• То же — при всей труппе — 5000 руб.
• Выход на сцену вместо актера:
■ в массовке — 80 руб.
■ в главной роли — 4000 руб.
■ в роли царя — 1000000 руб.
■ в роли В. И. Ульянова (комич.) — 20 коп.
• Изменение концовки пьесы по желанию клиента:
■ женитьба Чацкого на Софье — 4000 руб.
■ удушение Отелло Дездемоной — 6000 руб.
■ дикий крик народа в финале Бориса Годунова — 8000 руб.
Примечание: приостановка действия спектакля во время разговоров постоянных клиентов по сотовому телефону — бесплатно!
Коммерческий директор театра С. Саваренский