Журнальный мир

Самое точное определение речи иркутского поэта Александра Журавского дал Александр Петрушкин: «Обрамлённые паузы». Когда слушаешь его чтение, то потрясает именно мелодирование тишины, невероятная красота дыхания, орнаментированная звуками. А что остаётся при переходе на буквы при вычитании авторского голоса?

Книга издана как 23 переплетённые карточки, покрытые стихами с обеих сторон. Нумерация и иллюстрации имитируют шумерскую клинопись. На первый взгляд и стихи видятся переводами (Александр Журавский – профессиональный переводчик, выпустил также книгу поэтических переложений). Однако перед нами именно оригинальные стихотворения, как раз преодолевающие привычку комментировать и цитировать. В некотором роде автор производит усекновение собственного опыта, обнажение мечты при отказе от наработанного инструментария.

Разорена Ниневия! Кто теперь пожалеет о ней?
Кто оплачет поля и дома, как пчелиные соты?
Ни сиппарский пастух, ни пророк допотопных кровей,
Ни божок безымянный из выщербленной терракоты.

Не осталось и тех, кто, молясь, клинописной звезде,
Отвоёвывал шаг, и ещё, у болот и пустыни,
Как аккадский тростник, прорастая в тлетворной воде,
Пробегая стилом по сырой человеческой глине.

Кто он был, как он жил, тот твой давний и точный двойник,
Не предмет любопытства, не праздный объект интереса,
А тот самый подчас проступающий глиняный лик
Одного и того же с тобою замеса?

По количеству экзотизмов можно подумать, что текст написан подростком. Элегический пафос выветривается в худшем случае к двадцати годам. Однако именно этот текст, вошедший в «Лицевую сторону» книги для Александра и трактует название. И сквозь него просвечивает традиционный для русской поэзии месседж:

Мой дар убог, и голос мой не громок,
Но я живу, и на земли мое
Кому-нибудь любезно бытие:
Его найдет далекий мой потомок
В моих стихах; как знать? душа моя
Окажется с душой его в сношенье,
И как нашел я друга в поколенье,
Читателя найду в потомстве я.

(Евгений Баратынский, 1828)

Месседж не меняется. Виктор Соснора в конце 20-го века отвечает в интервью:

– Нет ничего трагичнее, чем разговоры о «вечных идеях», о «вечном искусстве», о «будущем». Нет ничего нелепее, чем малюсенький человечек, возносящий себя к вершинам вечности…

– Что же остаётся делать этому «малюсенькому человечку»?

– Стать большим.

Можно по разному трактовать ответ, но Алесандр для себя определяет его предельно точно: надо признать, что либо ты равен Овидию и Гомеру и создан с ними из одного замеса, либо прекратить речь, остаться переписчиком чужих слов, постоянно ожидающим палку надсмотрщика на свою спину. И в некотором роде, Александр пускается в резонный эксперимент: переписывать, чтобы учиться, чтобы набирать это чувство своей величины. Гордость от гордыни отличается тем, что накрепко обложена вокруг себя валунами усердия. Потому «Оборотная сторона» книги мне показалась более важной, преобладающие в ней верлибры – не дань моде, а предельно точное перенесение мысли на «глиняную табличку».

слушать ночь как чужой мир
и с восходом терять память
воздух летний считать искренним
а лес – праведным
только звуку в словах придавать значение
и идти навстречу с разных концов земли
перекликаясь, как птицы в темноте
чтобы знать, что мы уже ближе

Осыпавшиеся знаки препинания и убранные заглавные буквы только подчёркивают характер «черновика». Это не стихи, а записи, пойманные осознания, сохранённые состояния.

Кыт А 27

Свобода там, где чувствуешь её всем существом
сейчас, в это самое время.
Читая эти строки, ты смотришь на себя со стороны
сейчас, в это самое время.

Я здесь, открыт перед тобой, со всеми
недостатками своими.
Не беда, если они станут мишенями твоих стрел
сейчас, в это самое время.

Передавая тебе слово, я стою беззащитен, ведь это –
моё единственное оружие.
Будь на моём месте и узнаешь, какой болью мне это
даётся сейчас, в это самое время.

Собеседник для Александра всегда принадлежит другой стихии, Александр принимает невозможность диалога, но каждый раз начинает разговор с нуля. Каждое стихотворение – «стук в двери небес», в любые двери, запрос на обратную связь. Потому и финал книги, при всех формальных признаках проигрыша, невозможности живой речи на двоих, тем не менее не теряет привкуса ответа.

Кыт А 29

Все мы сойдёмся здесь,
…последователи
…разных религий,
…сторонники разных убеждений,
наследники
…разных культурных
…и языковых традиций.
Все мы,
…разные по происхлождению –
…современники,
…очевидцы,
…свидетели своего времени –
на равных правах сойдёмся здесь,
…всем хватит места.
Все мы,
…потерявшие и нашедшие,
…живущие и ушедшие,
…разного возраста,
…пола и положения.
Все мы сойдёмся здесь,
…на этой строке.

Примечание: Сергей Ивкин – поэт, редактор. Живёт в Екатеринбурге.