Слова ничего не значат

Слова ничего не значат

Стихи

* * *

слова ничего не значат

среди

проступающих контуров лиц

незнакомых мальчишек, бездомных старух

и тысячи тех, безымянных,

которых военный закон

железною цепью сковал,

 

среди руин разрушенных городов,

разорванных тел,

охваченных ужасом женщин,

схвативших в охапку

детей и собак,

бегущих по грязи,

чтобы спастись в нищете, —

 

слова ничего не значат,

слезы ничего не стоят,

молитвы ничего не могут,

и только трава, прорастая

на месте вчерашних боев,

что-то такое знает,

но делает свое дело молча

и не поет об этом

никаких

песен.

 

 

Иголки

Сухая хвоя под большой сосной

четыре знака пишет на земле:

знак «больше», «меньше»,

римскую пятерку

и легкую, уклончивую «эл».

 

В подкладку снега, в ледяную раму

впечатается каждый хвойный штрих.

Кто эти знаки примется читать,

тот скажет: «эл» — любовь,

а «виктори» — победа,

 

и ничего о солнце и ветрах,

и ничего об облаке зеленом

лесной плавильни медленной смолы.

 

Я становлюсь значками на земле.

Раздвоенная стрелка уголком

случайное укажет направление.

Нечеткий штрих на глиняной табличке

и так и этак можно трактовать.

 

Любовь моя и ярость, гнев и страх —

прозрачные сосновые иголки,

не больше и не меньше.

 

 

Дача

я люблю эту дачу, в цвету и в снегу,

эту лестницу, печку, топор, кочергу,

я умею рубить

и умею топить,

и цветы поливать, и сидеть на балконе,

говорить на небрежном, на дачном жаргоне

и винишко глоточками мелкими пить,

 

наблюдая за чайкой, слетающей вниз,

пропадающей в складках сосновых кулис,

за персидской сиренью, плывущей в дыму

от мангала и от гекатомбы соседской,

за дрожащей оконной разорванной сеткой

и за строчкой, явившейся нипочему.

 

за стеклом витража угасание дня.

обвини же скорее в мещанстве меня.

вот калоши мои, вот носок шерстяной.

прокляни ж золотое мое мелкотемье,

и черешневый шум, и крыжовенный зной,

в жаркой схватке слияние, переплетенье

пальцев, веток, корней. половицы скрипят.

дача — место, где спят, без ранжира и званий.

отругай. а пока я схожу за дровами:

слышишь, капли дырявую кровлю кропят.

 

 

Астры

Я астры торопила расцвести:

а ну-ка, разожмите кулачки

и расстегните узкие, тугие

зеленые брабантские манжеты.

Вот вам вода, вот вам земля, вот мед

густого солнца, вот

тот человек, что ждет

уже пол-лета.

 

И дни бегут, и астры не цветут.

Все силы — в стебель, капитель колонны

прочнеет, и застегнутый манжет

на пуговице белой, непреклонной.

 

 

* * *

внутри физалиса, в оранжевом райке,

в бумажном невесомом гробике

под крышей золотого абажура

останусь я, пускай в твоей руке

качается его архитектура.

 

поющие на призрачных хорах,

живущие в прошедших временах

глаза открыли, развернули ноты,

и там, где было тление и прах,

шафрановые развернулись своды

 

и луковки прозрачных куполов.

лучи, мечами стены пропоров,

ложатся на пол, как листва сухая.

там комната, а может, мастерская.

там печь горит, из отсыревших дров

невидимое что-то выдыхая.

 

 

* * *

Так хорошо — не ждать чудес заранее,

а просто на ночь не гасить ночник.

Чем глубже тьма — отчетливей сияние

от книг раскрытых и закрытых книг.

 

Забиться в септу потайного грота,

и нет уже ни спешки, ни вины:

цветы, растущие из переплета,

при свете дня почти что не видны.

 

Пугливы их изогнутые стебли,

их чашечки — из ветра и воды,

и в каждом самом крошечном пробеле

цветут мои бессмертные сады.

 

 

Год

Я гуляю вдоль берега летом,

где затянута листьями заводь,

где растут

бело-желтые лилии

и бегут водомерки,

и каждая — маленький циркуль.

Утекают густые круги

в темноту маслянистого ила.

 

Я гуляю вдоль берега

ранней весною, когда оголенный плавник

онемевшую твердь рассекает

нечаянной силой,

и рыдает в притоке,

и хохочет в притоке прозрачный двойник-водяник,

поднимаясь над лимбом,

заливая низины, мышиные норы, ходы корневые.

 

Я гуляю вдоль берега черной зимой,

где у мертвых костлявых деревьев горбатые выи.

Где пески огневые

сияют,

свистят ледяные свистки.

 

Я в осеннем тумане стою

над невидимым телом реки,

и кончается год,

и я вижу дорогу свою,

где на водных запястьях

качаются, снова живые,

 

бело-желтые лилии.

 

 

Пакет

Шевелится в траве

пакет.

Потом взлетает

и душу птицы он приобретает

нетленную —

на несколько секунд.

Парение, похожее на бунт

вещей

телесных, неодушевленных,

бессмертием случайно наделенных

в глазах глядящего.

А впрочем,

полиэтилен

и так нетлен.