Слово «любовь» растеряло часть букв…

Слово «любовь» растеряло часть букв…

Рубашечное

 

…А если ей становилось страшно

И одиноко в чужом раю,

Она надевала его рубашку,

Как броню.

 

Сандал и пачули – его кольчуга,

Сплетение запахов – оберег.

И все ее демоны, их почуяв,

Пускались в бег.

 

А в сердце, закрытом на сто замочков,

Несмело взрослела ее печаль

О том, что она родилась в сорочке

С его плеча.

 

На мели

 

Все в жизни и не то чтоб очень просто,

А как-то проще некуда уже.

Она уедет отдыхать на остров

В открытом море – к пальмам и кокосам,

Он проведет свой отпуск в гараже.

 

В холодном боксе с газелистом Толей

Он будет пить то водку, то портвейн –

Не потому, что жаждет алкоголя,

А потому, что от душевной боли

Лекарства не придумали верней.

 

Они поднимут тост за тех, кто в море,

Но каждый будет думать о своем:

О трех годах в морфлоте – Анатолий,

А наш герой – о той, из-за которой

Он стал на мель засевшим кораблем.

 

Он на мели, она – в открытом море…

А было время, в гавани одной

Они стояли рядом на приколе,

Их двигатели в трепетном amore

Стучали в унисон, и под водой

 

Сплетались цепи якорные нежно.

А ночью он отчалил без гудка,

Сбегая от нечаянной, безгрешной,

Но лишней в его курсе безмятежном

Любви, ему неведомой пока.

 

…Прошли года. Портвейн мешая с водкой,

Он заливал пробоины в душе.

И, набивая трюм пустой селедкой,

Он горевал о гавани далекой,

Недостижимой, словно в мираже.

 

А где-то рядом с линией прибоя

Она, из пены выходя морской,

Несла в руках свое родное горе –

Не утопить, не придавить такое

Нельзя и пятизвездочной тоской.

 

Дочь

 

Пьяная вдрабадан, она гуляла по набережной босая,

Бросая птицам остатки хлеба, едва касаясь

Брусчатки пальцами ног – кружилась, смеясь и плача,

А небо хмурилось, подустав от ее чудачеств.

Морскую воду она легко превращала в пиво,

И трех нечаянных рыбаков, попавшихся ей, споила.

Двумя сардинами накормила ораву кошек,

И ели все, и насытились.

Недоуменье прохожих

Её не смущало. В наушниках музыка верещала.

Чайки взлетали нотами от причала.

В вихре отчаянно-нервной многоголосицы

Тучи сгущались, как брови у переносицы

Бога, смотревшего с неодобрением

На родное, но не удавшееся ни к черту свое творение…

 

Вопросы

 

Я не помню тепла твоих рук, но пряжка ремня

Навсегда отпечаталась болью на пятой точке.

Интересно, когда ты лупил – ты любил меня,

Свою дочку?

 

А когда ты, не просыхая, топил в вине

Злое чувство вины перед мамой за скудность быта,

Поглощая стакан за стаканом, ты видел меня на дне

Хоть размыто?

 

А когда уезжал за длинным рублем в Москву,

Обещая вернуться, но напрочь забыв дорогу,

Ты испытывал горечь потери или тоску

Хоть немного?

 

Детство кануло в Лету, оставив страх нищеты

И единственный твой подарок – лисенка с прожженной лапой.

Я его до сих пор храню, но не знаю: зачем. А ты

Знаешь, папа?

 

Подранки

 

Такие девочки подрастают – ну просто душки:

Тихо умеют реветь в подушку, курить взатяжку.

Тонкие пальчики, щиколотки… Веснушки

Золотом сыплются с плечиков под рубашки…

 

Взглянут – бегут мурашки по всем мальчишкам

(быстро сдают нервишки под томным взором).

Не избежать позора от ранней слишком

Взрослости тела в узости кругозора

 

Девочкам этим…Но кто им поставит рамки

(Кто им поставит рюмки – вопрос насущней…).

Так подрастают трогательные подранки

Жизни красивой, но вряд ли благополучной.

 

При переводе с твоего языка на мой

 

При переводе с твоего языка на мой

Слово «любовь» растеряло часть букв,

превратилось в «боль»,

Обнажило суть, расставшись с фантиком, наконец,

А на вкус оказалось точно просроченный леденец –

Вроде сладкий, но тут же терпкий, прогорклый, мятный.

Я вернула его обратно.

 

При переходе с моего языка на твой

Боль леденцом у тебя во рту устроилась за щекой

И растворилась, всосалась в кровь, понеслась, легка,

Туда, куда я не смела добраться без знания языка,

Туда, где латексный фантик окутал ее собой,

Из боли создав любовь.

 

При смешении языков, при сплетении языками

Любовь и боль происходят с нами

Одновременно.

Помолчи со мною о сокровенном.

Языковые барьеры

для тела

не существуют – понятен и вздох, и крик.

Мы едины и неделимы,

Непереводимы

ни на один язык.