Солёный Вась

Солёный Вась

Быль

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. «АПОЛЛОН»

 

Мы находились на траверзе северной части Калифорнии, когда узнали, что «Аполлон» с астронавтами должен приводниться где-то районе нашего плаванья. Мы работали на вылове серебристого хека. Банка этой рыбы была одна из самых больших в мире. Банка в понятии рыбаков – это скопление больших стад рыбы и, как правило, всем банкам даются названия. Наша банка называлась Ванкуверо-Орегонский. Хек вылавливался, начиная со штата Вашингтон, затем штаты Орегон и Калифорния. Наш БМРТ – большой морозильный рыболовный траулер – с экипажем сто двенадцать человек был изготовлен на стапелях города Николаева на Чёрном море. Кому-то в голову пришло назвать наше судно «Технолог». Перед первым же рейсом, недолго думая, член экипажа Толя Карасев взял гитару и спел: «Вот я, говорит, наследник африканский. А я, говорю, технолог Петухов». Так и пошло по Визбору «Технолог – Петухов». Накануне рыболовные суда всех стран, добывающих серебристого хека, были оповещены властями Соединённых Штатов, что через сутки в регионе Тихого Океана произойдёт приводнение капсулы «Аполлон» с астронавтами. Ошибки приводнения были возможны, и потому каждое судно было обязано сообщить о месте приводнения – широта, меридиан – и оказать первую помощь астронавтам. Во время приводнения астронавты могли получить всевозможные травмы, и мы должны быть готовыми к встрече и оказанию медицинской помощи.

Мы работали в районе от 10 до 20 миль и более от берегов Калифорнии. Ближе 10 миль нам находиться не разрешалось, так как могла произойти авария любого судна, особенно связанная с разливом топлива, с выбросом отходов рыбной продукции, которой у нас было в изобилии. Всё это для США, и особенно для штата Калифорния, было бы экологической катастрофой. Дело в том, что на многочисленных пляжах этого штата отдыхали ежегодно десятки тысяч американцев и туристов из других стран. Как минимум половина нашего экипажа, в основном молодые люди, стали вспоминать школьную программу английского языка. У нас был один комплект аудиокассет английского языка с американским акцентом – он так и назывался: «26 уроков англо-американского произношения с указанием автобиографических данных Э. Хемингуэя». Эти кассеты начали перемещаться из каюты в каюту. Многие, в том числе наш боцман, который свободно владел языком, стали общаться между собой на английском. Боцман Саша уже довольно резво отдавал команды на чужом языке. Я же начал готовить лазарет и изолятор, будто готовясь к встрече с особо опасной инфекцией. Конечно, я понимал, что если мы выловим астронавтов, то надо будет их в первую очередь изолировать от контакта с членами экипажа, так как можно, не дай бог, чем-то их заразить. Так требовала космическая медицина. В лазарете – две койки и ванная комната. Всё перестелили, на палубу лазарета раскатали новый ковёр. В ванную комнату провели пар, чтобы можно было принимать тёплые морские ванны. Тоже самое мы проделали с изолятором на одну койку, где проживал наш бухгалтер Глотов, которому временно пришлось перебраться в каюту к рыбакам. В указанных помещениях были установлены ультрафиолетовые лампы. Вечером я провел инструктаж с экипажем. До прихода катера береговой охраны либо кораблей ВМФ США контактировать с астронавтом мог только врач и обязательно в стерильной маске на лице. Застилая постель в лазарете, я провёл для себя интересную аналогию. Полгода тому назад я был в отпуске и познакомился со своей будущей женой, очаровательной Лилией. Её подруга Нина родила сына, и мы пришли к ней в гости. В момент нашего прихода Нина перестилала постель в детской комнате, где работала ультрафиолетовая лампа, она была в хирургической маске. Нина сказала: «Надо слушать доктора Наилю – никаких микробов в доме. Никаких контактов с посторонними в течение двух месяцев». Наиля Галюнас была строгим акушером-гинекологом, и еще оказалось, что молодая мама, Наиля и моя Лиля были подругами со школьной скамьи.

К новому году мы должны были вернуться с лова домой в Петропавловск-Камчатский, и ещё я знал, что ко мне прилетит моя невеста.

Мы были готовы к встрече астронавтов.

Однако вскоре мы получили известие, что долгожданный «Аполлон» удачно приводнился в нескольких десятках миль западнее нашего «Технолога» и что самочувствие астронавтов удовлетворительное.

Астронавта, ступившего на Луну, звали Нил Армстронг. Я же вспомнил песню, где пелось: «Мой Вася – он самый первый будет на Луне». Моё сожаление к Васе было безмерным – за Отчизну было обидно. Одно успокоило меня – моего брата, тоже звали Нил, но он был художником, а не астронавтом. За этими мыслями меня застал голос капитана, который по рупору вызвал меня в штурманскую рубку.

Капитан Сергеев сообщил, что пару часов тому назад на БМРТ «Александровск» рефмеханик повредил себе руку. Врача у них нет. Бот идёт к нам, через двадцать минут они будут у нашего левого борта. «Так что бери свой знаменитый медсаквояж и дуй на “Александровск”, спасай рыбака. А Александру Михайловичу – капитану – передай бутылку коньяка. Мы с ним учились в одной мореходке и рыбаками начали в одно время на малых судах. Так за двадцать пять лет стали капитанами – директорами БМРТ». Спускаясь по шторм-трапу в подошедший бот, я невольно подумал, что же было более важным сегодня для меня – прилёт и приводнение этих отважных «астронавтов – лунавтов», которые были уже у себя дома, либо прилёт моей невесты, а это может случиться не ранее чем через полгода. А к больному ожидавшему меня, я уже направился. Исполнение своего долга оказалось самым важным в этот непростой и суматошный день.

 

 

ЧАСТЬ ВТОРАЯ. «СОЛЁНЫЙ ВАСЬ»

 

Вода стояла штилевая, океан был действительно Тихим, как когда-то назвал его Магеллан. Бот, взявшийся доставить меня на БМРТ (большой морозильный рыболовецкий траулер) «Александровск» весело и быстро бежал к своему судну. Я же после сообщения по радио о несчастном случае на «Александровске» был готов к выполнению медицинских обязанностей, а приводнение «Аполлона» уже произошло. Следует сказать, что морские боты были рассчитаны на двадцать пять человек, они хорошо задраивались и были герметичны – с иллюминаторами по бокам. Пресной водой они были снабжены – вода постоянно менялась, здесь же находились галеты, консервы и фальшфейеры – сигнальные ракеты красного цвета. (Вспомните кинофильм «Титаник», при гибели которого экипаж лайнера выпускал ракеты белого цвета – красные ракеты в рейс не взяли, надеясь на непотопляемость «Титаника», – а находившийся рядом «Калифорниец» наблюдая в бинокль за фейерверком, посчитал, что «Титаник» в очередной раз что-то празднует.) В боте было всё необходимое для сохранения жизнеспособности членов экипажа, попавших в экстремальные условия. Практически бот был непотопляемый в условиях открытого моря. На БМРТ было по два бота на каждом борту верхней палубы. На этой же палубе, на надстройке, было ещё по два ПСН (плоты самонадувные), в которых было так же всё, да ещё и игральные карты.

При скидывании их в море они автоматически надувались и изнутри герметически закрывались на молнию. Каждый член экипажа знал свой порядковый номер и знал своё место в ботах и ПСН.

Периодически проводились учения – в любое время суток и даже при штормовой погоде. Это было нужно, ибо от этого зависело многое – наша жизнь.

Следует также добавить, что на индивидуальных спасательных жилетах, в которых находился весь экипаж бота, были установлены батареи с красной лампочкой, батареи срабатывали при контакте с морской водой, и в ночное время лампочки хорошо просматривались издалека. Свежеокрашенный «Александровск» – порт приписки «Находка» – красиво смотрелся на фоне голубого неба. Судно шло с тралом, медленно, и мы легко подцепили гаки к концам бота, скомандовали «вира» и в следующее мгновение зависли в воздухе, а через минуту были на месте крепления бота по левому борту «Александровска». Меня встретили двое: старший помощник капитана и боцман. Они провели меня в лазарет, где находился рефмеханик Иван Иванович, родом из Майкопа, – это был мой больной. Врача на судне не было, он задержался в отпуске, догонял БМРТ на попутном перегрузчике и должен был появиться через шесть-восемь дней.

Из разговора с больным я выяснил, что часа три-четыре тому назад он поднимался из рефотделения по крутой лестнице, а была бортовая качка, его нога сорвалась с лестницы, и рефмеханик повис на правой руке. В результате произошёл вывих плеча. Иван Иванович был крепким сорокалетним мужчиной. Местные костоправы пытались вправить руку на место, однако эти попытки только измучили больного. Известно, что если вывих произошёл впервые, то вправить его очень тяжело. Здесь нужны, кроме знаний, ещё и опыт, навыки. Я обезболил сустав, а поскольку в комплекте оборудования судна был рентгеновский аппарат «Арман» (производства республики Казахстан), я сделал снимок на фотобумагу. «Арман» – это портативный аппарат, легко переносимый даже в портфеле. Получился довольно симпатичный снимок, анализ которого показал, что костных нарушений нет. Скоро анестезия взяла своё, и я довольно легко вправил вывихнутое плечо, зафиксировал руку и дал рекомендации больному. Всё, что было проделано, было записано в амбулаторный журнал и устно доложено старшему помощнику капитана, который официально отвечал за медицину на судне. Затем старпом отвёл меня в каюту капитана, где, как и обычно, меня ожидали приятный ужин и не менее приятная беседа. Капитан – директор Александр Михайлович – оказался очень приветливым и гостеприимным хозяином. Он хорошо знал нашего капитана, так как оба учились в одной и той же мореходке во Владивостоке, я же вручил ему подарок от нашего капитана.

Суда, представляющие определённые регионы нашей страны, всегда имели своих флагманов среди приморских судов, таким флагманом был капитан «Александровска». Также были флагманы Сахалинских судов, Магаданских, Камчатских и других регионов страны.

Наш БМРТ «Технолог» был флагманом международной экспедиции по медицине, то есть все вопросы медицинского характера решались через меня. Если быть точным – я был главным хирургом экспедиции.

Если была необходимость сдать больного на территорию США или в другую страну, эти вопросы приходилось решать мне. Я же выяснял, где находиться судно, какой ближайший порт к судну с больным и каким транспортом доставить больного на берег. Необходимо было определить диагноз и по международному коду медицинских сигналов всю информацию по больному передать береговой охране США. Они же, в свою очередь, брали больного либо к себе на борт, либо снимали вертолётами. Капитан обо всём этом немедленно докладывал в наше консульство в Сан-Франциско.

Вообще рыбаки любой страны, ведущие лов рыбы у берегов США, с большим уважением относились к врачам. Всё дело в том, что практически только советские суда имели на борту врачей, и то не все.

А в этой экспедиции я был один оперирующий хирург, и работать приходилось очень много.

Капитан пригласил за стол и налил в хрустальный бокал настоящий армянский коньяк «Арарат». Я был удивлён, так как три или пять звёздочек на коньяке в те времена было редкостью. А здесь – марочный коньяк. Всё дело в том, что Армения – это маленькая горная страна, виноградников у неё мало, поэтому нет армянских вин. Точнее я так и не встречал армянских вин. Всё вино они перерабатывают в коньяк. В дубовые бочки заливается виноградный спирт, который в тёмных подвалах при постоянной температуре выдерживается три года – три звезды; пять лет – пять звёзд; шесть, десять, пятнадцать, двадцать и т.п. – это марочные коньяки. Именно такие, если мне не изменяет память, любил Уинстон Черчилль. Поэтому в старые добрые времена марочный коньяк был редкостью и стоил относительно дорого. Это сейчас армянский коньяк есть в любом захудалом магазине, я не говорю о фирменных магазинах, где армянского коньяка «море», даже марочного, что вызывает сомнение. Всё-таки талантливый народ армяне. Маленький, но гордый народ и очень предприимчивый. Недавно узнал, что Филипп Киркоров также имеет армянские корни.

Мы выпили за тех, кто растил чудесную лозу, из которой изготовили этот коньяк, затем вторую – за тех, кто в море, а я добавил ещё – за тех, кто в поле. Мою добавку к тосту рыбаки с достоинством оценили, и мы ещё раз выпили за геологов вообще, так как я работал главным врачом Камчатского геологического управления перед уходом в океан. Я с блаженством откинулся на спинку дивана и внезапно почувствовал у себя на шее что-то тёплое и мягкое. Обернувшись, замер от неожиданности – на спинке дивана лежал трёхцветный кот, причём коричневый цвет менялся от тёмного на голове и шее до светлого, как кофе с молоком, на кончике хвоста. На ушах у него были кисточки, как у рыси. Размеры его удивили – он занимал половину спинки дивана. При этом он ещё и мурлыкал.

На рыбаках, так мы называем все рыболовецкие суда: МРС, РС, СРТ, БМРТ, БАТМ, то есть начиная с малых судов и кончая большими, можно увидеть животное, чаще всего – это собака. Собаки любят людей, легко уживаются с невзгодами и легко узнают всех членов экипажа даже потом – на берегу. Мы встречали на судах лису, обезьяну, медведя и другую живность, но почти никогда не встречали кошек. По-видимому, природа кошек не приемлет моря. Мы пытались в своё время делать котам медные цепочки, кресты, но это не помогало. Чаще всего они оставались на первом же берегу, либо мы не находили их на судне, а значит, они выбрасывались за борт. А тут кот, да такой красавец.

Это Вась – мой друг! Мы уже с ним шесть лет в море, – объяснил мне капитан.

Это же редкость – кот в море, да ещё шесть лет! – воскликнул я.

Да, он особого происхождения, – ответил капитан.

Затем боцман налил всем в хрустальные рюмки коньяк и сказал тост: «За Васька». «За Васька так за Васька», – подумал я. Значит, он это заслужил. Все выпили, капитан в очередной раз закурил настоящий американский «Мальборо» и после двух-трёх затяжек поведал историю Вася. А я, как могу, так и пересказываю его рассказ:

«Вась родился в море, точнее – в океане, на финском сухогрузе. Когда мы работали на севере, на сельди, финны снабжали нас продовольствием. Они-то и подарили мне Васька. Тогда он был величиной с кулачок, легко помещался в кармане кителя. Вот вымахал – котище! Самое интересное – на берегу жить не может.

С этим котом у нас произошёл интересный и поучительный случай.

Было это три года тому назад. Перегружались мы в открытом океане на перегрузчик “Саянские горы”, уходящий во Владивосток. Для читателя: каждое БМРТ производит за дней тринадцать-восемнадцать в среднем семьсот-восемьсот тонн свежемороженой, обработанной рыбы, упакованной в картонные ящики по три брикета каждый, весом 11 кг., то есть 33 кг готовой продукции, которая поступает затем в магазины на продажу.

Перегруз ящиков с рыбой, как правило, длится двое-трое суток. На такой перегрузчик, как “Саянские горы”, можно сразу перегружать четыре БМРТ, по два на каждый борт. Когда “Саянские горы” забились нашей продукцией, перегрузчик прощается с нашей экспедицией, даёт один длинный гудок, затем два коротких, на которые все ближайшие суда отвечают одним длинным, двумя короткими, и перегрузчик уходит в порт назначения.

После прощания мы снялись с якоря и пошли на лов. В каюте кота не оказалось. Я сделал объявление по судну: “Не видел ли кто-нибудь Васька?” После поисков кто-то вспомнил, что кот перебирался на перегрузчик. По радиотелефону я тут же связался с капитаном “Саянских гор”, а тот поведал мне, что во время перегруза одного из БМРТ у них появилась кошка, а затем и трёхцветный кот с кисточками на ушах. Кошки, как я ранее писал, чувствуют уходящее на берег судно и понятно, что она убежала с БМРТ. Но Васёк?! Правда, было лето, точнее август месяц, и, видимо, он совсем очумел и не успел вернуться на судно.

Я попросил капитана присмотреть за Васьком и передать его мне при встрече на суше или на море. Капитан хорошо меня знал и обещал выполнить мою просьбу. Пять с лишним лет мой кот переносил все прелести морей и океанов, зимние шторма, шторма ревущих сороковых широт и многие другие напасти. Тогда мы решили, что всему виной кошка с перегрузчика.

Всё дело в том, что наш Солёный Вась был своего рода индикатором в нашем непростом и тяжёлом рыболовецком деле. Как-то мы обратили внимание, что при удачном тралении, то есть, когда трал забит под живак, Васёк появляется на корме за полчаса до всплытия трала с рыбой, садится перед кормовой рубкой, лапой чешет за ухом и в этот момент по микрофону штурман объявляет: “Вира трал”. Через некоторое время за кормовым слипом в метрах пятидесяти внезапно всплывает трал, полный рыбы, и на него сразу же садятся сотни чаек. Тем временем кот гордо наблюдает за траловой вахтой, затем он наблюдает, как высыпают рыбу через люк в завод, остальная рыба набивается в боковые карманы, а БМРТ уже весело и быстро ложился на обратный курс для нового траления. Если же Вась не появлялся на корме во время траления, то трал выбирали заранее и на этом экономили время рабочего поиска.

А рыбообработчики, спрашивали друг друга: “Солёный на корме?” “Да!” – отвечал кто-нибудь, и все спешили занять свои места у конвейера, и начиналась лихорадка: обработка рыбы, глазировка, заморозка, выбивка из холодильных камер, укладка в картонные ящики по три брикета и укладка ящиков с рыбой в трюмы.

Кот Вась быстро стал символом выполнения плана, хороших заработков и премиальных. И тут такое – пропал! Что ему делать на перегрузчике?

Только через двенадцать суток я получил радиограмму от капитана “Саянских гор”, что при швартовке во Владивостоке с судна исчез мой кот. Во Владивостоке он никогда не был, так как мы всегда приходили в Находку. Я решил, что Вась увязался за той кошечкой, с которой, видимо, сдружился при переходе судна, и я мысленно навсегда попрощался с ним и принял рюмку коньяка от жалости к своему другу.

Несколько дней я плохо спал, часто вспоминал Васька, понимал, что почти в миллионном городе найти своего любимца – это один шанс из ста тысяч, процент удачи равен нулю.

Через четыре месяца мы пришвартовались в Находке, сдали необходимые документы, и, поскольку выполнили план по вылову рыбы, все получили заработанные деньги, многие уехали на материк в отпуск. Оставив на борту минимум экипажа, мы направились во Владивосток на малый капитальный ремонт. Мы простояли на ремонте около четырёх месяцев; при наших темпах ремонта на более короткий срок мы и не рассчитывали. Я часто выезжал в город, бродил по улицам, надеясь на счастливый случай, точнее на чудо – встретить своего друга-кота. Но мои поиски были тщетными. В конце марта мы вернулись в Находку и встали у базового пирса, начали загружать “Александровск” тралами, распорными досками, всяким такелажем, продуктами, ГСМ и пр.

В начале апреля мы встали к тому пирсу, откуда уходили в океан в прошлом году. Экипаж был отпущен на сутки домой. На судне остался лишь дежурный состав во главе с третьим штурманом. Отход судна был назначен на десять часов утра. В девять часов утра в столовой БМРТ проверили наличие всех членов экипажа, все оказались на месте. Пограничники и санитарные врачи “закрыли” все документы, подписали судовую “роль” на выход и покинули борт БМРТ. Ровно в 10:00 старпом скомандовал отдать швартовые, грянуло “Прощание славянки”, и мы благополучно отошли от пирса. Я пошёл в свою каюту выпить чашечку чая. Вошёл и изумился. На моём кресле сидел чумазый кот. Он устало, но гордо смотрел на меня. ”Ну, здравствуй Вась!” – от неожиданности произнёс я. “Мяуррчих…” – с хрипотцой ответил кот. Мы оба были чрезмерно рады, что наконец-то встретились. Я тут же принялся купать его в ванне всеми шампунями, какие у меня были. Затем просушил его накрахмаленной простынёй со своей постели и, зачесав левой рукой ему голову, влил рюмку (примерно 25 мл) водки коту в глотку – это я всегда Ваську проделывал раз в полгода для профилактики. Этот фокус мне порекомендовал много лет тому назад мой сосед по площадке – ветеринарный врач – как профилактику всех заболеваний. Кот, как всегда, воспринял это благосклонно и, спрыгнув с колен, улёгся на диван калачиком, прикрыв голову лапой, и уснул. В каюте раздалось долгожданное мурлыкание, а я, выпив для успокоения души большую рюмку водки, объявил по местному судовому радио, что у нас прибавился ещё один члена экипажа – Солёный Вась.

В каюту ко мне немедленно выстроилась очередь: старпом, стармех, рефмеханик и другие. А также те члены экипажа, которые знали Васька лично. Кот проспал без движения до вечера, а вечером, забравшись на спинку дивана, гордо смотрел на моих друзей-рыбаков, а они, выпив за его здоровье, начали анализировать путь-маршрут Васька из Владивостока в Находку. Прошёл Васёк чуть свыше 200 км, да ещё зимой, и пришёл на тот пирс, откуда мы уходили в плавание последний раз.

Уже потом я узнал, что работники нашего пирса обратили внимание, что за несколько недель до швартовки нашего “Александровска” на пирсе появился огромный трёхцветный кот с кисточками на ушах. Ночевал он на тралах или на крышках люков, которые подогревались изнутри. К себе он не подпускал никого, однако и не убегал далеко: заберётся на перекладину башенного крана или на высокий забор и сидит, слушая пароходные гудки. Рабочие его подкармливали, а старик Егорыч – сторож пирса – поговаривал, что кот ждёт своего хозяина.

Я слышал и читал, что собаки, птицы, рыбы находят свой дом, хозяина, место нереста или рождения, проходя или пролетая несколько тысяч миль. Но кот – это невероятно. Может быть, случай и был, но я ничего подобного об этом не слышал. И я проникся к Ваську ещё большим уважением…»

Вот и вся история – сказал капитан; разлив вторую бутылку по рюмкам, он произнёс тост: – За план! У нас есть Васёк – значит, будет рыба.

Тем временем кот, лежавший на спинке дивана, проснулся, спрыгнул со спинки, подошёл к ванной комнате и сел у двери. Со словами: «Последний фокус» – капитан обратился ко мне и открыл дверь в ванную комнату, которая совмещалась с туалетом. Я обратил внимание, что, помимо ручки для спуска воды, внизу имеется широкая педаль, соединённая с цепочкой ручки. Тем временем кот забрался на край унитаза, сделал своё дело и прыгнул на педаль – спуск воды сработал. Солёный Вась встал лапками на коврик, когда-то постеленный для него, протёр лапки, и, гордо посмотрев на всех, вошёл в каюту, и запрыгнул на спинку дивана. Вот такая история.

Потом случайно в Ялте я встретил одного моремана, который рассказал мне, что в Находке, где жил капитан «Александровска», долго ходили легенды о трёхцветном коте с кисточками на ушах, который долго и терпеливо шёл домой из Владивостока в Находку.

Вот такой герой – наш солёный кот Вась!