Журнальный мир

Вспоминая, как мы познакомились с Инной Кабыш, не могу не вспомнить другого дорогого для меня имени – имени Алексея Дидурова. Этот даровитейший поэт и прозаик отличался необыкновенным для людей своей профессии интересом к молодым коллегам, деятельно им, по мере своей возможности, помогая. Часто разница между его собственным дарованием и масштабом личности опекаемого бросалась в глаза, и мне становилось жаль героических усилий моего щедрого друга.

Когда Дидуров привёл ко мне Инну с её свободными и откровенными стихами об окружающей её жизни, о школе, в которой она успела к тому времени поработать, я сразу понял,что на этот раз энергия Алексея заслуживает всяческой поддержки.

С той давней поры мы нечасто, но довольно регулярно разговаривали с Инной о жизни, о профессии. Она стремительно превращалась из одарённой девочки в серьёзного мастера. Каждый её приход поражал изменениями в качестве её работы со стихом. И мне очень скоро стали смешны мои советы, направленные на то, чтобы замедлить создание стихотворений, которые поначалу получались очень уж, как бы это поточнее выразиться, борзыми, что ли, слишком легко писались.

Помню, я советовал Инне купить цветные фломастеры и безжалостно отмечать ими сомнительные строки, чтобы в процессе работы цвет постепенно исчезал со страницы, оставляя её безукоризненно чистой. Мне хотелось замедлить и сделать более пристальной её очень уж шуструю поначалу работу.

К моему удивлению, Инна отнеслась к этому совету, продиктованному обидой за великолепные находки, загубленные авторской небрежностью, со всей забавной серьёзностью ученицы. В следующий свой приход она с азартом и восторгом рассказывала мне о том, какое наслаждение получает от своего нового метода, «перебеливая» – кажется, так это называлось у наших классиков, – свои черновики.

Мне, конечно, очень лестно слышать, как Инна Кабыш говорит обо мне как о своем учителе, однако я вполне сознаю, что такой сильной поэтической фигуре, как она, ничто, а уж тем более отсутствие более опытного в ту пору товарища не могло помешать стать тем, кем она в итоге и стала: одним из наиболее интересных и серьёзных мастеров своего литературного поколения.

Инна Кабыш и ещё, пожалуй, близкий ей творчески Дмитрий Быков, как мне кажется, наиболее интересные из этого поколения авторы.

Не знаю, можно ли отнести здравый смысл к достоинствам поэта. Труды многих литературных сверстников Кабыш и Быкова позволяют сомневаться в этом. Однако, если вспомнить «наше всё», то именно способность Пушкина не терять здравый смысл в самых тонких и сложных своих вещах, возможно, сделало его столь близким и нужным «читающей публике» России.

Мне всякий раз доставляет большое удовольствие разгадывать поэтическую мысль в стихах Инны Кабыш, радостно соглашаться или возмущённо спорить с ней, почти никогда не оставаясь равнодушным к её открытиям.

Я говорю здесь о поэтической работе Кабыш. Но её, по её собственному выражению, привычка «думать мысль» не могла не привести к богатству и разнообразию жанров: от простой песенки до серьёзных литературоведческих работ, читать которые очень интересно ещё и потому, что любая их строка прямо связана с нашей сегодняшней жизнью.

Школа стоит особняком в жизни Инны Кабыш. Первые её стихи были о школе. В какой-то период её биографии Инне очень повезло.

Её пригласил на работу в свою уникальную школу Семён Богуславский. Называю это имя без отчества, как принято называть поэтов, каким и был этот замечательный педагог, безошибочно определивший в Инне крупного мастера стиха и на деле осуществивший завет Марины Цветаевой о «круговой поруке поэтов».

Мне очень жалко, что в мою школьную пору мне не довелось поучиться русской литературе у такого преподавателя, как Инна Александровна.

Я сказал «Инна Александровна» – так называют Кабыш её ученики – и тут же вспомнил, что именно так называл её и Алексей Дидуров. Мне было забавно слышать это почтительное обращение к девочке тогда. Особенно на фоне общего панибратства членов нашего поэтического цеха. Видимо, чувствовал Алеша масштаб личности молодой поэтессы. Чувствовал раньше всех, как чувствовал он многое.

Интерес Инны Кабыш к русской классической литературе не похож на обычный интерес литературоведа к изучаемому им предмету. Особенность её натуры такова, что, говоря, скажем, о Достоевском, она приносит в рассуждения весь свой нынешний опыт: человеческий, женский, педагогический – незаметно для самой себя (а может быть, и осознанно) делая классика своим сегодняшним собеседником, отчего слышать и читать литературные размышления Кабыш всегда интересно: то и дело встречаешься с неожиданными наблюдениями и поворотами.

Всякий раз, когда Инна договаривается со мной о том, чтобы показать свою новую работу, я не знаю заранее, что это будет: прозаическое воспоминание о детстве, пьеса о современной жизни, размышление о чьем-нибудь творчестве или, с моей, возможно, предвзятой точки зрения, главное – стихи, стихи!

Как по-настоящему свободный и сильный поэт Инна Кабыш никогда не боялась ничьих влияний и вначале очень слышная в её стихах Марина Цветаева постепенно уважительно и с пониманием отступила в сторону, предоставив своей ученице обрабатывать её поэтический участок одним ей известным способом.

Уже давно стихи Инны Кабыш нельзя спутать ни с чьими другими. И я с интересом жду момента, когда буду узнавать в стихах молодых её собственные дорогие мне интонации.