Журнальный мир

ДЫМ ОТЧИЗНЫ

Дым отчизны курчав и высок
Нарождается в долгие зимы.
Он — лишь неба сезонный приток,
Но деревня и дым — неделимы.

И проталины — у валунов
Труб печных — не заносят метели.
Бей, Отчизна! Стучи колуном,
Стены изб чтобы не индевели.

Бей, Отчизна горячим ключом
Из-под снега… и словом Христовым.
Может стану твоею свечой,
Если сыном не вышло путёвым.

***

Как первый голубь из ковчега Ноя
была молитва первая моя.
Ещё смотрел на жизнь передо мною
с угрюмостью библейского зверья.

И голубь был второй, и следом — третий.
И весточка "Всяк плачущий — блажен."
И спать душа училась на повети,
где стебли Света тянутся у стен.

И снова, точно голубь, оставляют
слова молитвы уст моих ковчег.
Я знаю: в эту "птицу" не стреляют
за поймами раскинувшихся рек!

БЕЛЫЕ НОЧИ ИОНЫ

Спится не просто, 
если светло
в окнах ночами. 
А над душою, 
как над веслом —
чайки да чайки. 

Чайки да чайки
и ничего
более нету
в небе, застывшем
у берегов
душного лета. 

Ладно бы воздух,
время и то
кажется гуще. 
Ночью проглочен,
точно китом,
мыслю о Сущем. 

Дня три — наверное —
минуло, но
спится не просто. 
В тине, у берега —
щепки, бревно,
лодочный остов. 

Библия строчка

похожа на шов…
— Где же ты, Отче? 
Странно! Но только
Тебя не нашёл
в брюхе у ночи.

ДВА КОВША

Вспомню детство: в хозяйстве у бабки
два ковша в деревенском дому…
Как приеду зимой: ноги в тапки, 
словно старшему руку, я жму
деревянную ручку большому,
наполняя водой самовар.
Позже, в бане, пожму и малОму —
с ним ходил я накидывать пар. 
Ковш повыше да ковшик пониже.
Будто бабкиных братьев война
заменила на них, неподвижных:
на печи — вон! И вон — у окна!
Никого, ветра, может быть, кроме,
в той избе. И тоска на душе. 
В небесах — в новом бабкином доме —
вижу пару знакомых ковшей.

***

Григорию Спичаку

Крыжовника бурые капли.
Смородины чёрная дробь. 
Эх, августа не было кабы —
его бы я выдумал, чтоб

туманом стоять над водою:
над собственным телом своим. 
Смотреть в отраженье худое,
залётным, неузнанным им. 

Чтоб кто-нибудь мне на дорогу
мою, иль дорогу его,
сказав лишь три слова "Ну, с Богом!"
ушёл, не сказав ничего.

Проснуться в селе захудалом
С помятым от водки лицом. 
Чтоб август, мне ставший началом,
моим стал однажды концом.

***

Григорию Спичаку

Какая-то неправильность в дожде,

что в декабре клюёт упавший снег.

Не то, что б ощущенье — быть беде!

Скорее, знаешь: вот болит, а нет —

чего похолоднее приложить.

Нехай отпустит… Ненадолго пусть.

Наверно, надо просто пережить

дождя нелепость, как одно из чувств.

И, не нащупав спичек в пиджаке,

и сигарету сунув к остальным,

смотреть, как старики идут к реке,

на мать с отцом похожи со спины.

***

Наломаю дров привычно —
На растопку, не со зла.
Раньше в доме жил кирпичном,
Нынь — в избушке. Хоть мала,
Да своя. Гляжу утрами
В три оконца на восток.
Не красна изба углами,
Но есть печка и шесток.
И пускай не из богатых —
Мне до них и дела нет —
На плечах избы покатых,
Телогреечкой — рассвет.

СЛОВО О МАЛОЙ РОДИНЕ

Легко любить её, живя в дали.
Я сам о ней скучал на расстояньи,
Помешивая памяти угли
В сознаньи.

Легко любить, когда недобрых слов
От матери уставшей ты не слышишь.
Когда носов других её сынов,
Твой — выше!

Когда из "вместе — тошно, тяжко — врозь!"
Ты выбираешь помнить лишь о первом.
Ни времени, — достать торчащий гвоздь — 
Ни нервов.

Но где б ты ни был, слабости её —
Не только силу! — ты несёшь с собою.
Себя ломать сложнее, чем бельё
Зимою.

Не оттого, что тяжко несть суму,
И руки у неё с годами слабы,
Люби её, а просто потому, 
Что — баба.

***

Точно много лет назад,
вёдрами
из колодца воду в дом
маленький
я ношу, когда снега —
ордами.
Я ношу, когда цветок —
аленький.

Всё проходит! Ничего
нового:
тут в дерьме, а там — в меду
улицы.
Но у Севера — отца

строгого —

корни крепкие и не
рубятся.

Знаю, горькие церквей
луковки,
Знаю, узкая в снегу 
тропочка.
Станет жарко, расстегну
пуговки.
Станет зябко, покурю
в топочку.

Всё проходит! Ничего
нового.
Сново щёки у Христа 
впалые.
Я цветы, тому, кто мне
дорог был,
На могилку положу
алые…

Солнце плещется в ведре
рыбкою.
Загоржусь уловом, как
маленький.
И качается земля 
зыбкою.
И о валенок стучу
валенком.

***

“А всего-то и нажил — шалаш,

где ни милых, ни рая”

Инга Карабинская

Как за вымя телок,
за упругое Родины имя,
у поленницы снов,
я хватаюсь пустеющим ртом.
Пахнет сеном оно,
табаком и берёзовым дымом,
только не молоком.
Да и я не о том, не о том.

Сколько лет ни живу,
а всего-то и нажил — могилы
недолюбленных мной,
чёрствый пряник в кармане да кнут.
И в избе-шалаше —
повторяю — ни рая, ни милых!
Соберёшься уйти,
только снова вернёшься к окну.

Ведь куда ни пойди,
будешь с детства знакомое имя
по привычке крутить
языком, чтобы не прокусить…
Пахнет сыростью ночь,
табаком и берёзовым дымом.
Я от запахов тех
просыпаюсь: мне хочется пить.

ДЫМОВАЯ ЗАВЕСА

Дождик, частый и тихий.
Нехолодный зато. 
Будь какая шумиха, 
Может, было б не то. 

Ну а так: небо в дымке:
Дым отчизны — как есть!
Самолёт-невидимка
Ищет землю, чтоб сесть. 

Слышно: гул по-над лесом,
В двух — отсюда — верстах. 
Дымовая завеса
Хороша для атак.

***

Я не держу в избе меча
и в дом ко мне с мечом не ходят.
По ком берёза, как свеча
горит в осенней непогоде?

Блажен в предчувствии реки
мой сон, ко звукам прежде чуткий.
И греют нос и локотки
Ко мне прижавшиеся сутки.

Ах, как заботилась душа,
не принимая перемены!
Но я, на родину спеша,
быть научился откровенным.

Пусть мне казались выше сил,
и жизнь и новая дорога.
По ком бы кто не запалил
"свечу"… И Слава Богу!

СТАРОЕ ФОТО

Пацаны: фуражки, шапки.

Девки малые в платках.

На горе, за домом бабки,

Кто в сапожках, кто в котках*.

Батя мой, такой же малый:

Кепка, белый ремешок.

Первый класс. Ещё начало

Жизни, так сказать — исток.

Парни жмурятся от солнца,

К девкам манится кычко*

Знали бы, где жизнь порвётся,

Обошли бы смерть бочком.

Сколько их, на старом снимке,

Не прожили и полста?..

С родиной уснув в обнимку,

Сами родиною став?

*Котки, коты(сев.) — валенки,

укороченные до высоты калош.

*Кычко(сев.) — пёс

***

Как много в дороге пустой

Мне видится смыслов порою!

За облако пыли густой

Берёзы шумливые строем

Уходят, как рота солдат.

На крест деревянной опоры

Не каждая бросит свой взгляд.

Но тише, как-будто бы споры

Становятся рядом с крестом.

И тише, как-будто бы сердце

Стучит на дороге пустой.

Лишь хруст под подошвами берцев

Людское во мне выдаёт.

Как много во мне от дороги,

Которой никто не идёт!

Никто.

Кроме разве что Бога.

***

Морозы спали. И скребут лопаты,

Как скулы — бритва, снежные мостки.

Крыш деревенских голубые скаты -

Румяных девок новые платки.

Морозы спали, потрещав порядком

С печами, как сороки под стрехой.

Лишь пара звёзд на дне небесной кадки

Застыли, куржавея, над рекой.

Морозы спали. Ведомо — вернутся.

Омыться на Крещенье, дай-то Бог!..

На небо опрокинутому блюдцу,

Вчера я закоптил печами бок.

ПОМЕР МУЖИК ЗИМОЙ

Помер мужик зимой:
Сердце. Упал и помер.
Кружится шар земной
Даже на миг не обмер.

Помер мужик легко,
Да хоронить не просто:
Сколь намело снегов!
Тяжко идти к погосту.

— Видно, мужик болел!
— Пил! Вот и помер, грешный.
— Он — говорят — сидел.
Жалко его, конечно.

Топчутся земляки.
Пешни ломают глину.
Дышат на кулаки:
— Зимний уход — он длинный!

Пешни ломают лёд.
— Помер! Такое дело.
Молча лежит лишь тот,
Чьё провожают тело.