Стихотворения

Стихотворения

Переводы с сербского Олега Комкова, Владимира Кормана, Александра Скрябина, Юрия Лощица, Михаила Шерба

Имя

Не зови, не надо. Долгими годами
я учусь не слышать. Не внимать тревожно
именам, что вьются горестно над нами,
с воем исчезая в будущности ложной.
Только воздух властен дерзким колыханьем
помешать открыто этим тяжким стонам.
Пусть пребудет имя смёрзшимся дыханьем,
чтоб навек остаться непроизнесённым.

 

Сломанная ветка

Иссохла, не трепещет,
вдоль тела древа свисла;
а небо в чащу плещет
дождём, как с коромысла.

К чему жалеть о свете?
Плакуша сна застонет.
Угрюмый путник, дети,
да ветер тучи гонит…

Падёшь в листвяный ворох.
Дожди – травинок сладость.
Язвящих капель шорох
грибам пророчит радость.

А шёпот примиренья –
извечная химера.
В дожде – источник тленья
и всходов новых мера.

Мы встретили друг друга,
а смерть уже во встрече.
Легко, как от испуга,
навек лишиться речи.

Кора сползает склизко,
явив кольцо до срока.
Что дóлжно статься – близко,
чем были мы – далёко.

(Перевёл Олег Комков)

 

Киоск

Киоск заснул в серёдке лета.
Закрылся на недолгий срок.
Меня ж один журнал завлёк –
на нём большой портрет атлета

и женщины. Она раздета.
В устах – кокетливый смешок.
Прилажен фиговый листок
и яблоко на грудь воздето.

К витрине ластятся зефиры,
а солнце жарит всё сильней.
Герои нынешнего мира:

Он простоват, она умней…
два бестелесные кумира,
Адам и Ева наших дней.

(Перевёл Владимир Корман)

 

Кошель

Кошель под парковой травою.
Внутри торчит земли огрызок.
То пластик ветром взвит порою,
то в тишине покорно низок.

Нетленен, встретит он иное:
смерть обрамит живого список:
шаги людей, листву, левкои
и запах розы, ныне близок.

Никто не думал – так, всё лето
проспать здесь под скамейкой втуне.
Нюхнёт собака: что же это?

Да ночью, после круговерти
я пялюсь на него в июне:
стою и думаю о смерти.

(Перевёл Александр Скрябин)

 

Дедова кончина

Когда умирал дед, осень так долго злилась,
мутился у старого ум, будто он впал в немилость.

То узнавал меня, то забывал мое имя
и, странник, кой-как добрел до самой до стужи зимней.

Возле его одра, на спасение не надеясь,
сидела старуха жена, поодаль – внуки и дети…

Мокрым тяжелым снегом облепляло ворота.
Когда вскочить порывался, укоряли: «Ну, что ты?»

Прождали еще седмицу – не остывает тело.
Стала родня отлучаться – своё у каждого дело.

Разве излечишь старость? Чем? Зачуланным зельем?
Призыванием духов? Каких? Да и где им!

«Был он всегда упёрт», соседка-знахарка сказала –
и отойдёт не враз. Душа слишком к телу припала».

А когда заглянул поп, словом прощенья утешить,
он, смеясь, закричал: «А попадья твоя где же?»

Знать, свою юность позвал, что на́ люди выводила.
Да он ей теперь чужак, будто вовек не любила.

С кровавой мутью в глазах, – не пес ли с цепи сорвался? –
бранью в старуху свою непотребной швырялся,

грозя на мороз и снег вытолкать, как бывало.
Всю зиму – одно и то ж. Но смерть – не принимала.

И кто бы поверил нам, что этот буян кудлатый,
лют и, как бес, упрям – был дитятей когда-то.

Но вот и порог весны солнце переступило,
И клятва давняя в нем вдруг вошла в свою силу.

(Когда-то обет преступил он в годы лихие,
что жен забудет чужих и пить перестанет ракию).

И вот, как ягненок тих, никого уж не узнавая,
небрит, но мирен лицом, мирней таких не бывает,

почил. Тотчас голубь порхнул, а куда, мы не знали,
и не знаем, кому стало легче: ему ли, нам ли?

 

Окоп

И к зарывшемуся в свой окоп глубоко
подойдут и – плюнут. Вот тебе и слава.
От таких укоров разве много прока?
Одного не могут вьедине оставить.

Слаб я: беспокойство – о незавершенном.
Пересуды цепки, вяжут руки-ноги.
Подступятся вдруг и прокурорским тоном
шикнут-цыкнут-брякнут… Важные итоги!

Все ж и мне утеха, пусть и не герою:
в холод шаг держу, в преодоленье мрака,
где земля моя размягчена слюною,
хоть копай ее вконец – до первознака.

Стал на солнцепеке я чернее сажи,
от библейских ливней не нашлось мне крыши,
только в оправданье что тут детям скажешь,
если сам всё глубже, а они всё выше?

Не окоп, а топь, – молва мне указала. –
Не идут, мол, в битву, прячась по болотам.
Стану ли перечить? Я ведь сызначала
землю кроплю кровью собственной и потом.

 

Психиатрия

Хотя всего лишь здесь я посетитель,
само унылое подскажет царство:
тут ничего напрасно не просите.
Не будет помощи. И нет лекарства.

Те по палатам бестолково бродят,
а те лежат безвольно по кроватям.
Кто кличет на свободу, верховодит,
но нет согласных, как, куда бежать им.

Тут оказались те, что по-иному
глядят на свет и на людей, чем все мы.
Да, ты нормален, но шажок и – омут.
Здесь тоже нормы, но другой системы.

Иного ждал тут каждый от природы.
Совсем иное обещала мама.
Но, что ни день, полиция приводит
извне очередного наркомана.

Горят на лицах пятна лихорадки.
Какими наважденьями гонимы,
с какими они чудищами в схватках,
что посетителю непредставимы?

Иной служитель, чтобы ты не рвался
к ним на свиданье, скажет откровенно:
– Тот парень просто ножичком игрался,
но тот вон – трижды резал себе вены.

Палата предпоследняя по счёту.
А дальше что?.. А дальше – только пекло.
И лучше не заглядывать бы в щелку
к самоубийце. Тускло в ней и блекло.

Про свет иной неловко слышать фразу.
Вот он – иной. Не инфернальный ворог.
И слова нужного не сыщешь сразу,
когда введут того, кто тебе дорог.

Кого тут пожалеть? Его? Себя ли,
с твоей унылой миной состраданья?
Или его, ведь нехотя попал он
на позднее бесцельное свиданье?

Увидишь тотчас: мир ему наскучил
как пошлая бездарнейшая книга.
И от такой избавиться не лучше ль,
чем дальше волочить всё то же иго?

Лишь изредка пробудится в нем память
и озарит нечаянным приветом,
как драгоценный недробимый камень,
пронизанный превечным, зыбким светом.

Домой вернешься… Дни пойдут да ночи…
Их лица бледные почти забыты…
Но чудится еще: в тот час донесся
крик через щель, что за тобой закрыта.

 

Пень

Престолом пень – при воротах сельских.
Ждёт паломников, как бывало?
Но кому на крестьянском троне усесться?
Царя-господина у нас не стало.

Та картина в душу запала глубоко,
(до сих пор отпустить меня не желает):
как домой возвращаюсь я издалёка,
отец всё на пне сидит, размышляет.

Нахохлен, как прихворнувший кочет.
Дым сигареты привычно едок.
Соседи решали: развеяться хочет.
А он свои дни считал напоследок.

Болен? Не болен? Да разве он скажет?
Скуп на слова о собственном горе.
Слеза ни одна со щеки не скатит.
Побудем же с ним, пока все мы в сборе.

Жизнь и – начало великой ночи.
В ладонях моих ни следа, ни печати.
Но ты чаще во сне являйся мне, отче.
Все, кто ушли, являйтесь мне чаще.

(Перевёл Юрий Лощиц)

 

Удар

Заденешь стол – и скрипнет стол печально,
Бутылка на столе, в нее вода налита.
Движенье прошлого, уже неактуально,
Но всё-таки дрожит, пластичная, два литра.

Увы, от нас скрывают связь явленья:
Удар был за холмом – колеблется долина.
Последствия видны: страдают поколенья,
Но кто из нас прозреет: в чем причина.

 

Переводя русских

Собираю теневое войско,
Буду им своё земное время мерять,
Сном защищен.

Ощупываю в беспокойстве
Мебель, вещи,- просто чтоб проверить:
Здесь ли я ещё.

(Перевёл Михаил Шерб)