Стихотворения

Стихотворения

* * *
В Сиракузы приехал Платон знаменитый философ,
Гостя званого встретил тиран Дионисий по-царски.
Но в застолье Платон обратился к тирану с вопросом:
«Как сумел ты порядок упрочить в своем государстве?»
Ничего не ответил ему Дионисий на это,
Только жестом его пригласил прогуляться на воле.
В Сиракузах клонилось к ущербу роскошное лето,
От горячего ветра волнилось пшеничное поле.
И хозяин пошел по тропинке меж спелых колосьев,
А когда замечал колосок что соседних повыше,
Вырывал его с корнем…И сдвинулись над переносьем
Брови гостя, как будто себе приговор он услышал…

1979

 

* * *
Скудный берег Каспийского моря,
Мелкий темно-кофейный песок.
Кружит чайка в пустынном просторе,
Вал воды замирает у ног.
Далеко до ближайшего порта.
Где чинары стоят у оград.
Здесь до самой черты горизонта
Ни на чем не задержится взгляд.
Ни души… Только в мареве сизом
Прошагает с поклажей верблюд,
Да попарно, как бейты Хафиза,
Волны к берегу плавно бегут.

 

* * *
Мы по палубе ходим в трусах, босиком
Не для нас бескозырка и клеши.
За ставридой, идущей густым косяком,
Мы плетемся на старой калоше.
Водяниста похлебка, и боцман суров,
Духота в раскаленной каюте.
Но пока на свободе гуляет улов,
Мы весь день загораем на юте.
Писк прожорливых чаек тосклив и высок,
Черный дым рассыпается гривой.
Мы лежим, а от палубных старых досок
Жирно пахнет мазутом и рыбой.
Сейнер мачтою вязнет в лазури густой,
Сейнер волны ленивые режет.
И лежит вдалеке голубой полосой
Потерявшее нас побережье.

 

* * *
Осенние ветры, осеннее море.
По градусу в день остывает вода.
Сухою листвой заметен санаторий,
Где лечат артрит ветераны труда.
Что делать на пляже в такую погодку,
Какой отыскать для прогулки резон?
Спасатели чинят пробитую лодку
И крутят без устали магнитофон.
На берег накатится вал белопенный, –
И вспять убегает вода по песку.
И старое танго, мотив довоенный,
Щемяще звучит на пустом берегу.

 

Ветка айвы

Дом снесли, развалилась ограда,
Замирает о прошлом молва.
От цветущего некогда сада
У дороги осталась айва.
От причала в простор бирюзовый
Теплохода взмывает гудок…
В яркий полдень от кроны айвовой
Отломил я с плодом черенок.
Не по ветке хрустальная ваза,
Испарилась из вазы вода.
Не настал еще срок для рассказа
Про изгнанье и скорби года.
Но в сердцах эта память хранима,
И среди многошумной Москвы
Как привет из татарского Крыма
Черенок одичавшей айвы.

1980

 

* * *
Еще весна морозами чревата,
Еще блестят сосульки на углах,
Но из-под снежной корки ноздреватой
Уже рыжеет глина на буграх.
Новейшим представленьям на потребу
Остриженные низко тополя
Ужасные обрубки тянут к небу,
Судьбу о снисхождении моля.
Цепочкой растянувшись вдоль дороги,
В безоблачной апрельской синеве
Они чудовищны, как осьминоги,
Лежащие на океанском дне.

 

* * *
Рысак в морозном январе
Хрипел в московском переулке…
Остались часики Буре
У мамы в выцветшей шкатулке.
Шутя потрогаю завод,
Головку крутану для смеха –
И вдруг услышу ровный ход
Часов, пылившихся полвека…

 

* * *
В том доме возле старого Арбата,
Так крепко в память врезавшемся мне,
Стыл свет неяркий и зеленоватый,
И кактусы стояли на окне.

Смешной чехол на стареньком диване,
Где время так томительно текло!
Дореволюционные изданья
Чернели корешками сквозь стекло.

Висел этюд Туржанского в простенке,
В журналах утопал квадратный стол…
Здесь пили чай, в сердцах кляли Лысенку,
В языкознанье понимали толк!

Шла речь о сути сложных инструментов,
О непонятных школьнику вещах, –
В пристанище «гнилых интеллигентов»,
Как выругалось время второпях.

А на стене из тоненькой фанеры,
Отгородившей угол их жилой, –
Желтеющее фото офицера,
Погибшего под Курскою дугой.

1973

 

* * *

И.

Ах, как ты хороша на любительском фото,
В неожиданном ракурсе, вполоборота!
Чуть подавшись назад, молода, грациозна,
Ты глядишь в аппарат и светло и серьезно.
Мне и брови, и лоб – все черты твои любы.
И от вспышки блестят твои милые губы!
За спиной подмосковные сосны стеною.
Я ревную – такой не была ты со мною.
Я ревную тебя! Ты светла, ты красива, -
Кто поймал тебя так в круглый глаз объектива?
Почему ты так нежно глядишь на кого-то?..
Ах, как ты хороша на любительском фото!

 

* * *
Все помнится зимы далекой
Короткий страшный эпизод,
И душу обдает тревогой
Тот, над Савеловской дорогой,
В пике вошедший самолет.
Он опускается все ниже,
Вот он задел за провода,
Удар – и снег вокруг стал рыжим…
Мы, санки побросав и лыжи,
Ватагой кинулись туда…
В толпе вздыхали и гудели
В наплывах ранней темноты.
А что запомнить мы успели?
Кровь, милицейские шинели
И ощущение беды.
Лежали на снегу Икары,
Один из них был генерал…
Несли носилки санитары,
Вдали машин светились фары,
За пустырем закат пылал.
Разбитый корпус самолета,
Глухой послевоенный год…
Брак заводской? Вина пилота?
Подручных Берии работа?
Никто причин не назовет.

1990

 

Цветенье сирени

Б. Сарнову

Довольно нам биться над темной строкой,
Закроем с тесемками папку,
Возьмем да в стеклянную банку с водой
Нарежем сирени охапку!
Сиреневый дух,
как почетный эскорт,
По дому пройдет за букетом, –
Хоть грудью вдыхай,
хоть пищи натюрморт,
Хоть смейся, застигнутый летом.
А, может, не нужно ни вздохов, ни слов,
А зорко прицелясь глазами,
Найти среди тьмы симметричных цветков
Счастливый, с пятью лепестками?
Нам эта забава известна давно,
Как, впрочем, известна досада.
А счастье?.. Распахнуто настежь окно,
И свежестью тянет из сада.

1992

 

Старая Руза

1
А помнишь, мы тебя встречали
На остановке в поздний час –
Еще ни горя, ни печали,
Еще судьба щадила нас.
Вставал туман со дна оврага,
Секли зарницы окоем,
Наш зенненхунд, наш пес-добряга
Скулил от радости щенком.

Что угли ворошить без толку?
Но память высветит опять
Твой смех и в волосах заколку,
Едва седеющую прядь,
Ты в тех же джинсах и ветровке,
Ты мне спешишь поведать о…
Придет автобус к остановке,

 

2.
Как забуду: на летней террасе
Двух во мгле сигарет огоньки…
Что еще держит память в запасе,
После приступа черной тоски?
Ну, а въяве – ни вздоха, ни взгляда,
Ни поспешных шагов за углом…
В сиротливые сумерки сада
Смотрит темными окнами дом.

 

3.

Борису и Гале

Не станут памяти обузой,
Со мной пребудут до конца
Тот быт, тот дом под Старой Рузой,
Цветов куртины у крыльца.
Здесь гул стоял в иные годы
И был красиво стол накрыт,
Была хозяйка в курсе моды
И был хозяин знаменит.
В иные дни касалась слава
Стен, переживших свой фурор.
Здесь Галич пел, пел Окуджава
И шумный велся разговор…
Ушли хозяева и гости,
Сирени куст глядит в окно.
Есть две могилы на погосте,
Где я цветы не клал давно.
Здесь вечерами тьма такая!
И час пройдет, и два часа,
И все ж, под утро засыпая,
Родные слышу голоса.
И смех, и слезы в горле комом…
А поутру выходишь в сад:
Трещат кузнечики за домом –
Всё будто сорок лет назад!

2012 – 2015

 

Осень

Словно Рим периода упадка,
Увяданья красочен парад.
Флоксы, георгины пахнут сладко
Прелью за решётками оград.
Свет осенний – как питьё с цикутой,
Притаилась горечь на губах.
С каждым вздохом, с каждою минутой
Тает позолота на ветвях.
Гаснет над имперскою столицей
Неба бирюзово-белый флаг.
Золото роняет клен-патриций,
И рабу с ножом подобен мрак.
Можно ль от тоски отгородиться,
Позабыть, чем варвары грозят,
Отчуждённым взглядом очевидца
Глядя на империи закат?

 

* * *
Все меньше сил, все ближе старость,
Я дню кричу: «Куда? Постой!»
И вдруг – нечаянная радость –
Я взглядом встретился с тобой!
Он светел был, он не был томным –
Я это помню, как теперь,
Когда в подъезде полутемном
Вдруг распахнулась лифта дверь.
Как птица, сердце встрепенулось…
И в чем тут смысл, и чья вина?
Ты чуть заметно улыбнулась,
Пряма, приветлива, стройна.
Весь облик твой и взор чудесный,
И слов простых сердечный тон…
А падал я в такие бездны! –
Но тьма рассеялась как сон.