Стихотворения

Стихотворения

Меотида

Белая вода востока,
хватающая за лодыжку,
то опускающая,
то поднимающая голову, зелёная вода
августовского цветения,
ныне и пресносоленая вода
заживающих ссадин.
Черная вода, по которой звуки снарядов
пускаются вплавь.
Маленькая храбрая большая вода,
переспорившая Аристотеля,
две тысячи лет победа ее
гонит пенных барашек
к проигрывающим побережьям.
Жабрам смерти легко дышать
среди ее многоцветных угодий.
Смиренная вода в рост детских шагов
становится глубже
на каждую новую скорбь.

 

Θαργηλιών

Я говорил ей – пусть тебе каждый поверит,
кто священных Таргелий не знает: стрелки
ирисов белых верно стремятся к полудню.

Брат и Сестра первенцев ждут к алтарям.
Поцелуй юных вишен бескровен и горек,
как песня, пропетая одиночеству.

Пусть тебе каждый поверит, пусть вспомнит,
как это было давно: Брат разбрасывал камни,
и те становились плодами, упав под ноги.

И мы говорили друг с другом на птичьих наречьях,
оплакивая чистые жертвы, и мы улыбались
майским цветам в колчане светлой Сестры.

 

* * *
Западному ветру не нужны
дорожные указатели: по следу
твоих губ он сыщет последнее слово,
брошенное вслух. Этот звук – комок глины
для его потайного гнездовья.
И смотри, ведомая порывистым клекотом,
на какой высоте тихо зреет
воздух нового года,
удерживаемый литерой твоего голоса.

 

L’Heure Bleue

Солнце в Стрельце,
и луна нежна, как собачий нос.
Будем охотничать:
время скрипит в подворотнях,
как новая кожа.

Найди его, вечер, по птичьим приметам.
Возьми его легче созвездья-щенка,
не смыкая зубов. След зубов твоих, вечер,
много зим не сходит с запястий.

Что же делать нам с временем этим?
Приручить и остаться в ответе.
Помнишь, ты был мной пойман однажды,
и одарен собою самим,
и приучен к бессмертной охоте?

 

Πανίκος

Короткое замыкание.
Сквозной силок,
в котором сердце бьется отчаянно,
как пойманная птица,
испуганная собственным страхом.
Помоги, мать-земля,
схвати меня цепко,
освободи от петель воздуха
на моем горле.

Вечный идол
В сомкнутости двух времен,
как грозовой раскат, возникает
содрогающейся лукой
песнопение тела,

ликующее:

Смерть – величайшее приключение,
которое настигнет каждого!

 

* * *
мне знакомо имя моей боли
и адрес, хотя она любит скитаться по телу
и менять данные о себе в медицинских справках
она своенравна; время у нее в заложниках
лица у нее нет, но будь оно зримым –
я предпочла бы его забыть

я изучила ее язык
этот тревожный птичий щебет
вспарывающий тишину моего тела
вдоль и поперек
я следую за ее голосом
без прежнего страха
ибо страх препятствует слуху
и связывает руки
я прислушиваюсь: моя боль поет
о путнике в летнем лесу
на исходе дня

я знаю, что моя боль скоро устанет идти
что путь быстро подходит к концу
скоро подойдет к концу
когда-нибудь подойдет к концу
голос умолкает

я останавливаюсь в глубине леса
не находя дороги

 

* * *
Голос Бога порой – комариный писк
над ухом, навостренным на полночь,
как минутная стрелка.

Раздражительно-тонок, настойчив
и требователен голос Его,
поющий о крови.

В ответ на последнее аминь
молитвы, произнесенной
на сон грядущий,

из шелестов ночи отчетливо
проступает Его высокая песня
близко, близко.

 

15.04.19

Если Тебя нет, оставь нам хотя бы стены,
способные выдержать пустоту целого неба.
У лишенных приюта что-то должно оставаться,
самый тесный угол земного знака,
фасад, симулякр, игрушка,
способная хоть поначалу
разделить с нами путь взросления –
безжалостный и абсурдный.

 

* * *
Здесь – это задолго после смерти Птичьего Бога.
Говорят, Ему перед смертью вырвали язык,

чтобы Он не воспел свою гибель,
выплюнув соленую песню в лицо палачам.

Нам в наследство оставлено великое молчание,
которое необходимо нарушить.

Хореографически выводить иероглиф тела
на мягком прозрачном ветре.

Перелистывать волны воды,
делая насечки упрямого ритма,

как человек, задыхающийся собственным сердцем,
стоящим поперек горла.