Журнальный мир

АНГЕЛ ТЕМНОТЫ

Здесь никто не спорит о низком и о высоком.
Тем, кто выжил, философия - лишний груз.
Детский сад подворотен, школа разбитых окон,
Стукнет двадцать один - считай, что закончил вуз.

Обрастай трехдюймовой шкурой, чутьем звериным.
Смерть подавится тобою - не прожевать.
Этот город наполовину лежит в руинах,
Но другая половина еще жива.

Так подумать, ничем не хуже времен пещерных:
Беглецы, засады, предал - не предавал.
Вечерами через проломы, дыры и щели
Серебро луны стремится в любой подвал,

Где, как водится, в душных сумерках травят байки,
И одна из них - про ангела темноты:
Тонкий девичий силуэт на ревущем байке
Облетает магистрали, дворы, мосты.

Плавя шины, давя сцепление до упора,
Круче молнии заламывая вираж,
До зари она объезжает раненый город,
Как ночной дозорный, мотоциклетный страж.

Притормаживает у свалок, промзон, ночлежек,
Перехватывает кастеты и ножи.
Для другого сунуться - верная гибель. Ей же
В этих джунглях каждое сердце принадлежит.

И пока, оставляя запах прогретой кожи,
Рассыпая искры, ладонью ловя свинец,
Мчится ангел по темным улицам, каждый может
Говорить себе, что городу - не конец,

Что разгладятся шрамы, соединятся звенья,
Что когда-нибудь затянется перелом…
Этот город похож на упавшего с неба зверя,
На больного зверя с подбитым стальным крылом.

ТРЕТЬЕ ИЗМЕРЕНИЕ

Джонни смотрит в упор, и врагов от взгляда колотит,
Пальцы гладят ласково скрипящую кобуру.
Он всегда в героях, пять тузов у него в колоде.
То, что он возьмет, четыре штата не отберут!

Из любой засады план спасенья давно изучен:
Кулаком по челюсти - и дверь выноси плечом.
На него в салунах косятся хмуро - вот везунчик!
Джонни усмехается: везение ни при чем.

Сэм его помладше - лет на пять, а может, на восемь,
В драках послабее и стрелять еще не мастак.
Невысок и неловок, зато не предаст, не бросит -
Джонни с ним больше года, он знает, что это так.

Вместе они как братья: один - веселый, но строгий,
У второго - бесстрашное сердце горит в груди.
Если они бок о бок встают посреди дороги,
Приближаться не стоит, проулками обходи.

Тысяча перестрелок, погонь, передряг, попоек,
Верных коней порою им некогда расседлать.
Деньги не переводятся, пули щадят обоих,
Правда, они не в курсе, что это не навсегда.

Главного героя, разумеется, я не трону,
Но такие сюжеты немыслимы без утрат.
Вьется нить рассказа, карандаш летит по картону:
Рельсы, прерия, двое, примерно девять утра.

Ход замедляет нехотя скорый почтовый поезд -
Динамитом на части разорвано полотно.
Джонни стоит на шпалах, большие пальцы за пояс.
Сэм вырастает рядом, они всегда заодно.

Дальше - рывок вперед, машинисты стянуты в узел,
Взломана дверь вагона, как старая скорлупа.
Джонни ныряет внутрь и в бумажном роется грузе,
Сэм ругает себя - стрелял в замок, но не попал.

Сорок минут спустя оба вскакивают по коням,
В седельных сумках банкноты, в сердце поет азарт.
Все по плану: порох и пот, дальний топот погони,
Все по плану, кивает Джонни и не глядит назад.

Вот она - точка излома, на которой так просто
Тремя-четырьмя штрихами весь расклад обновить:
Я добавляю в сцену - отряд, замеченный поздно,
И смерть, летящую в спину младшему из двоих.

Слышите пляску пульса, ток, обжигающий вены,
Страшный голос живой воды, падающей со скал?
Наша беспечная повесть обретает мгновенно
Три десятка аллюзий и философский оскал.

Сэму уже не встать, ну а ты уцелеешь, Джонни.
Полумертвый от горя, со рваной раной в душе,
Вечно непобежденный и вечно опустошенный.
Видишь, какая сила в обычном карандаше?

Шпоры коню - пока весь мир, мне повинуясь, замер.
Я-то знаю, как ты умеешь молнию обгонять!..
Джонни бешено смотрит вверх, ищет меня глазами
И навстречу пуле поворачивает коня.

***

Сражение - это не вальс двоих, где против графа - барон.
Сражение - это когда под дых, наотмашь и с трех сторон.

Несется лавина, щиты круша, уходят стрелы на взлет,
И ты машинально делаешь шаг - вперед, конечно, вперед,
Но тут же одергиваешь себя и взгляд бросаешь на стяг,
Что тянется к небу, врагов слепя, шитьем золотым блестя:
По белому шелку во всей красе летит янтарный дракон.
Пока это знамя горит для всех - по венам бежит огонь.

Тяжелое древко в руках дрожит, все ближе пылает бой.
Никто не отступит, пока ты жив - держи его над собой!
Немеют ладони, ревет вокруг жестокий железный шторм,
Ломаются копья, и лучший друг, хрипя, уходит в ничто.
Уже и земли под ногами нет - одна кровавая грязь…

Филиппу опять одиннадцать лет, провинция, пятый класс.
Апрельские сумерки не темны, когда сидишь у костра.
На контурных картах обведены границы волшебных стран.
В кармане монеты по два рубля, в сарае - секретный штаб,
В тетрадях исчерчены все поля следами драконьих лап,
В портфеле не Стивенсон, так Дюма с потрепанным корешком.

Сухая тропинка зовет сама: пойдем до дома пешком -
По краю оврага, через кусты, направо от гаражей…

И трое навстречу - глаза пусты, но уши настороже.
Сверкая цепями на кулаках, они преграждают путь:
Не будет пощады тебе, пока не выложишь что-нибудь.
Без правил, без помощи, все всерьез - их трое, а ты один.
Какую бы клятву ты ни принес, сдавайся и уходи.

В неведомом мире, огнем дыша, драконы идут на взлет.
Филипп выдыхает, делая шаг - вперед, конечно, вперед.

СВЯТОЙ ВАРФОЛОМЕЙ

В королевстве вашем странном я только странник,
Изучаю ваши игры света и тьмы.
То цветами изукрашена, то кострами
Эта площадь, неподалеку от тюрьмы.

Капюшон надвинув низко, шагаю мимо
Городских гуляк. Я знаю, что встречу здесь
И убийцу - в нежном облике херувима,
И красотку - герцогиню Двора Чудес.

Не обманываюсь нисколько, я не в сказке -
Так прямолинейны солнечные лучи!
Пламя августа испепеляет все маски,
Доиграем представление без личин.

И мгновенно гаснут призрачные улыбки,
Все указывает на скорый страшный суд -
От жестоко фальшивящей дворцовой скрипки
До кривых кустов, которые не цветут.

На домах клеймом горят меловые знаки:
Эти - праведники, а тех - попутал черт.
Я шарахаюсь от вашей черни и знати,
Я простой монах, но это уже не в счет.

Безучастных не будет, и неважно, кто ты,
И неважно, где ты: нынче и храм - кабак.
Воет свора, ожидающая охоты.
Кто-нибудь, угомоните этих собак!

Черный дым идет от западного предместья.
Слишком поздно, об отсрочке и не молю.
Я вступаю в эту битву. Но мы не вместе -
Передайте это вашему королю.

ВЕСНА НАИСКОСОК

Ты живешь в каких-нибудь там МинВодах, в каких-нибудь там Черкассах.
Половина города - на заводах, в чиновниках и на кассах.
Разговоры только на тему наций, футбола да криминала.
Ты окончил школу, тебе семнадцать, и это уже немало.

Не теряя времени на притирку, тем более на огранку,
Получай прописку, проходку, бирку, в шеренгу вставай по рангу.
На обед картошку вари в мундире, к одиннадцати - в кровати.
А не хочешь, топай на все четыре, никто за рукав не схватит.

Выходя из дома, идешь налево, а может быть, и направо.
Пацаны кивают тебе - налей вон шибающей в нос отравы,
Закуси-занюхай, давай по новой, а дальше - унылый прочерк.
Ты встаешь наутро, тебе хреново, обычное дело, впрочем.

По щекам похлопай, смени футболку, побрейся и вымой шею,
И опять туда же, на ту же полку, в родную свою траншею.
А вокруг ландшафт типовой застройки изломан, но не нарушен.
Под ребром колотится - клетку вскройте и выпустите наружу!

Этот город режет тебя на дольки и варит в дешевом супе.
Мой рассказ опять получился долгим, поэтому сразу к сути:
За окном рассвет полыхает алым, тебе глубоко за двадцать;
Если ждешь какого-нибудь сигнала, то можешь и не дождаться.

Выходя из дома, стоишь минуту, вдыхая весну поглубже.
Ничего тебе говорить не буду, ты знаешь все сам не хуже.
Распахнув ветровку, посеяв кепку, шагаешь себе куда-то
наискосок.