Журнальный мир

О сокровенном, одиноком…

О сокровенном, одиноком

вздохнут уставшие века.

И на лампады тихих окон

летят вечерние снега.

Как будто время неизвестных

кружится роем во дворах,

и просит имени и места

в расчисленных календарях.

И мнится мне за снежным танцем

иной гармонии устав,

что не вмещается в пространства

обычных правил и октав.

И следом прихоть иль примета,

или стечение причин? –

Но снег летит сияньем света

из невозможных палестин.

И всхлипнут ветхие ворота,

прольётся тень минут на стол…

И будто в окна глянул кто-то

и в снег не узнанным ушёл…

Там, в народной глуши…

Подпоясаны дни то вожжой, то тесьмой.

Живы хлебом и небом разлук.

Деревянными буквами пишут письмо

В министерство почётных наук:

Как построить за баней Егора сельмаг,

Институт благородных колёс,

Чтоб прислали на почту казённых бумаг,

Чтоб земную помазали ось.

Дескать, время скрипит, будто ржавый засов,

Отстаёт от метро и ракет, –

Длится день двадцать семь с половиной часов,

Ночь? – единого мнения нет.

Непонятного свойства часы и труды.

То ль ночуют кудесники тут? –

На неделе семь пятниц, четыре среды,

Дни другие – в сарае живут.

Из дремучих подворий, бурьянов глухих

Бесполезный айфон голосит.

И колхозное знамя побед трудовых

Над избой комбайнёра висит…

Там за Лысой горой – царство вечных болот,

Где по воле небесных огней

Истребительских войск утонул самолёт

И поэт евразийских кровей.

А за взгорком – простор! Свет как счастье высок,

В синеве соловейки полёт.

Берендеевым солнцем пронизан лесок,

И душа пасторали поёт!

Выйдет в поле старик, ветхой жизни жилец

И вглядится в сияющий зной.

Так глядит далеко, словно видит дворец,

Где Господь проживает с семьёй.

В остальном, как и всюду: изба, огород

И следы заплутавших колёс.

На кривое крыльцо выйдет в валенках кот,

Спросит вежливо: – Рыбу принёс?

Голосистый петух известит в лопухах

Об итогах хозяйских забот.

Электронное время придёт в сапогах,

Постоит… И обратно уйдёт.

Там, в народной глуши бродит хмелем трава,

Облака серебрятся вдали.

Там для песни полезной сыскали слова,

только музыку к ним не нашли.

Там закатных коней стерегут до сих пор

На зелёном в ромашках лугу…

Я б срубил там избу или даже собор,

Да топор подобрать не могу…

_{* * *}

Овраги за оградой и тальник.

Затем бугор за школою и – воля!..

Рассыпан петушиный звонкий крик

цветами перепёлкиного поля!

Потом – холмом возвышенный лесок,

наполненный мечтами и полётом.

Там дудочки зелёной голосок

томится за берёзовым заплотом.

Затем ручей, впадающий в Иню,

за ними – лес застыл раскатом грома.

– А дальше?

А дальше чёрт пужает ребятню,

чтоб далеко не бегала от дома.

_{* * *}

Я со многими в жизни простился.

Всё родное осталось в былом.

Но опять этой ночью приснился

Над рекою родительский дом.

И хоть близких давно уже нету,

Сон обратно приносит к родным:

Дом пронизан пронзительным светом,

Словно ангелы кружат над ним!

Мать с отцом у калитки садовой,

Братья белят извёсткой забор.

И все молоды, живы-здоровы,

О житейском ведут разговор.

Белый голубь воркует на крыше.

Я кричу, я машу им рукой…

Но не видят меня и не слышат,

Словно я невидимка какой.

Лишь обломок далёкого грома

Проворчит незлобиво в ответ.

Свет погаснет и – нет уже дома,

И родных тоже нет…

Пробуждаюсь с душою ненастной.

Хлещет в комнату свет из окна.

И такой день пронзительно ясный,

Словно он продолжение сна.

Льётся зной из распахнутых весей,

Лишь подсолнух, как скорбный пиит,

Через изгородь голову свесил

И задумчиво в землю глядит…

Ненастье

Одичаешь в своём захолустье! –

Вязнет в мороси будничный гул,

пёс у будки озябший и грустный,

словно в память мою заглянул.

Дождь со снегом, промозгло и грязно,

свет небесный зачах и угас.

То ль Господь отмечал чей-то праздник

и похмельем страдает сейчас?

«Нет погоды плохой…» – шли бы к власти

с аксиомой дежурной своей!

Слякоть, мерзость, тоска и ненастье,

и мерещится чёрт у дверей.

Эй, чертило в сиреневой шкуре,

заходи, коль припёрся в мой дом.

Посидим возле печки, покурим,

посудачим о всяком таком.

Никого. Видно, кончились черти

или к Трампу ушли на постой.

За окном, будто сумерки смерти,

сеет морось на серый покой.

Не с кем выпить! – Тоска прописная.

Пёс молчит будто столб у ворот.

И к тому же язык мой не знает

и не курит, и водку не пьёт.

Натаскаю воды из колонки,

подготовлю подборку в печать.

Буду гнать втихаря самогонку

и собачий язык изучать.

Аве Мария

В этом доме когда-то я в детстве бывал.

Там картина над спинкой дивана,

в тёмных плюшевых шторах изысканный зал,

в зале – книги и фортепиано.

Там сирень ароматом дышала в окно.

Был тот мир мне совсем незнакомым.

Мне казалось, там люди пришли из кино

вместе с садом, сиренью и домом.

Там вечерней порой пили чай при свечах,

под нерусские песни с пластинки.

Говорили о Шуберте и флюгерах,

о строительстве и Метерлинке.

Там красивая женщина, как её звать –

я не помню… Лишь помню, как мило

улыбаясь, давала мне книги читать

и со мною на «вы» говорила.

И на фортепиано играла она!..

Колыхались на клавишах руки.

Рассыпалась на тысячи звёзд тишина,

звёздам плакались нежные звуки…

Мне казалось я сплю и летаю во сне,

сердце сладкой сводило истомой…

«Это “Аве Мария”», – ответили мне

благородные жители дома.

В этот дом я когда-то, как в храм приходил,

за дверьми оставляя ботинки.

И я женщину эту наивно любил

вместе с Шубертом и Метерлинком.

Эти звуки и свечи, мерцанье огней

в моём сердце так странно плескалось.

И что было высокого в жизни моей

с этой музыкой соприкасалось.

Они вскоре уехали строить мосты

на Восток. В дом вселились другие.

И я долго пытался в них видеть черты

от неведомой Аве Марии…

_{* * *}

Тихий ветер вечернего поля,

на душе так светло и легко –

братья: Гена, Серёжа и Коля

мимо дома идут моего.

Вот прошли палисадники улиц,

вот проходят речной перекат.

Вот на холм поднялись. Оглянулись,

помахали рукой, улыбнулись

и ушли в невозвратный закат…

Есть, наверное, память иная,

что живёт над селеньем любым.

И чего моё сердце не знает,

языком объясняет своим:

ветром с поля и шелестом листьев,

и виденьем за ветхой избой

с голосами далёких и близких,

что когда-то здесь жили с тобой.

Всхлипнет ветер, как птица в тумане,

и возникнет, что было, в былом:

вяжет мама носки на диване,

чинит лампу отец за столом…