Журнальный мир

Это очень похоже на событие года.

Сознаюсь честно: первую строчку рецензии я сочинил до того, как прочёл книгу. И название тоже сочинил. Открыл оглавление, пробежал глазами – всё само придумалось. С числом прогулок получилось очень просто: тридцать семь поэтов и автор предисловия Алексей Коровашко. Точнее, автор предисловий. Одновременно с поэтической антологией вышло собрание современной нижегородской прозы¹. Тоже довольно представительное: двадцать один писатель. Пятеро из них представлены и в поэтическом проекте.

Предисловия профессор Коровашко написал весьма разные, но взаимодействующие между собой, оттого цитаты приведу из обоих, не разделяя: противоречий меж ними нет, а важнейшие области пересечений – есть. Например: «Статус “нижегородского” писатель обретает, как правило, в результате самоопределения и самопозиционирования, что весьма напоминает этническую самоидентификацию… Среди авторов “Коромысловой башни” есть немало тех, кто, подобно описанному Борхесом в рассказе “История воина и пленницы” лангобарду Дроктульфту, перешедшему на сторону римлян и “новой отчизной своей” признавшему осаждаемую соплеменниками Равенну, нашел в Нижнем Новгороде нечто большее, чем указанное волей случая место пребывания». Один из ярчайших примеров здесь – Алина Гребешкова, получившая первую известность в Уфе. Переехала в Нижний она сравнительно недавно, то есть совсем недавно, но топонимы и закоулки в её стихах очень нижегородские. От немножко уже позабытого ойконима «Горький» до тщательного описания жуткого подземного перехода от вокзала к «Макдональдсу». Переход, кстати, почистили (ещё к футбольному чемпионату), но, видимо, память земная осталась.

Малая родина этого автора тоже имеет значение в контексте нашего разговора. Переехав в Уфу, талантливый литератор, скорее всего, найдёт себе любящую его компанию столь же талантливых литераторов.

Вернёмся к первой строчке нашего обзора: почему выход в печать «Коромысловой башни» представляется событием года?

Отвечаем на свой же вопрос: в последнее время сформировался некий консенсус, озвучиваемый на «круглых столах», проводимых через Zoom². Дескать, в девяностые годы основной формой бытования интересной литературы были толстые журналы, в нулевые – фестивали, а теперь всё обращается вокруг литературных премий. Подобно всякой схеме, эта требует уточнений. К примеру, в финале прошлого века журналы, обильно напечатав за предыдущее десятилетие сам- и тамиздат, в самом деле оперативно и качественно публиковали ключевых на тот момент авторов. Но тиражи и популярность почтенной литературной периодики летели вниз стремительным домкратом.

В наши дни обилие премий тоже превращает профессиональных собирателей оных в фигуры комичные: упоминание десяти лонг-листов и трёх шортов вызывает пароксизмы. Но десятые годы в самом деле были эпохой фестивалей. Тут Нижний Новгород оказался одним из первых и главных. Не сам город, конечно, а люди его. Приведём аннотацию одной из подборок: «Евгений Прощин: Родился в 1976 году в Коврове. Кандидат филологических наук (диссертация “Элегические мотивы в лирике Блока”, 2002). С 2005 года является организатором и соорганизатором различных литературных проектов в Нижнем Новгороде: фестиваль современной русской поэзии “Стрелка” (2005), фестиваль “Слоwwwо” (2006), летний open-air фестиваль “Речет” (2007), Всероссийский фестиваль верлибра (2011), региональный поэтический проект “Нижегородская волна” (2014). Один из редакторов литературного сайта “Полутона”».

Рецензируемое издание – вполне официальное, выпущенное к 800-летию Нижнего Новгорода. Кроме независимых литераторов в нём представлены участники разных творческих объединений. И не только литературных, а, допустим, Союза художников. Две основные писательские организации, регулярно взаимно ругающиеся на федеральном уровне, тоже есть. Городов и регионов, где выпуск совместных книг возможен, а ссоры невозможны, крайне мало. Впрочем, официальные регалии, конечно, дело десятое. Приведём ещё один довольно типичный фрагмент преамбулы к подборке. Героиня «…сотрудничает с рок-группами как автор текстов песен. Лауреат российских и международных конкурсов. Член Союза писателей России».

Словом, попытки разделить авторов по формальным признакам, интересным разве что Википедии или биографическому справочнику, обречены неудаче. Это замечательно. Лучше искать признаки объединительные. Доктор филологических наук Коровашко в предисловии совершенно логичным образом акцентирует внимание на соответствующем образовании многих участников проекта: «Когда, например, Анастасия Бездетная пишет, что “языковое тело – это храм” и “дом”, то эти утверждения неизбежно начинают ассоциироваться с <тут у доктора четыре строчки ссылок>. В стихотворениях Софьи Греховой легко найти иллюстративный материал для понятий “идиолект” и “анаграмма” <тут три строчки ссылок>. У той же Марины Кулаковой есть образцы хлебниковского “сопряжения корней” или “скорнения”».

Академично-провокативный стиль Алексея Валерьевича известен любителям словесности, как и его уважение к формализованному уровню знаний, поэтому дальнейший ход анализа даже чуть предсказуем в своей неординарности: «Любопытно, однако, что тексты тех, кто, помимо вузовского диплома, обзавелся докторской или кандидатской степенью и совмещает написание стихов с наукой и преподаванием (Евгения Риц, Дмитрий Зернов, Евгений Прощин, Артем Фейгельман, Сергей Шустов, Михаил Воловик), обнаруживают весьма слабую зависимость от аллюзий, реминисценций и прочего “филологического” снаряжения. Ключевую роль в них играет не “говорение” языками высокой культуры, а предельно выраженная индивидуализация художественных приемов».

Но главное – не принадлежность к определённой школе, страте или гильдии. Главное наступает дальше: «Каким бы ни был образовательный и эстетический “анамнез” авторов сборника, почти у каждого из них мы найдем элементы портретирования того мегаполиса, с которым их связала судьба». Начиная чтение антологии³, мы подозревали нечто подобное. Нам тоже очень интересен взгляд поэтов на родной город. Да и не только на него.

К счастью, авторы распределены по алфавиту, стало быть, знакомство можно начинать с любой подборки. Но по справедливости первыми окажутся составители. Денис Липатов пишет, о чём пишет всегда: о несдвигаемой истории и о проекции той истории на всех и каждого. Люди в его стихах перерождаются во времени, примеряя новые одежды и новые виды транспорта, но сущностно не переменяясь. Забавно бывает прокатиться в поезде с комсомольцами-опричниками-гопниками, прозревая их насквозь веков на пять в глубину. Нескончаемая половецкая пляска подразумевает лишь смену плясунов, а не стилистики своей.

С городами почти так же. Но у города есть преимущество: постарев, он может возродиться к новой жизни, не умирая. Может, конечно, и не возродиться, но часто возрождается:

Перекрёсток проезжаешь пятнадцать минут.

Можно успеть сосчитать до ста⁴,

а то ведь и больше. Менять маршрут

бесполезно: стоят все четыре моста.

Город к вечеру, словно старик –

артерии, вены – сплошные тромбы…

Очень хочется прочесть новую книгу Липатова. Она может совпасть с ожиданиями, сформированными благодаря его публикациям, может удивить, но будет интересно в любом случае.

Владимир Безденежных – точно уж удивил своей подборкой. Точнее, её контрастом с недавно вышедшей книгой⁵. Любители его стихов как-то даже привыкли, что поэт годами читает на выступлениях одни и те же тексты, любит публиковать их; оттого не сомневались: в репрезентативной публикации будут прежние хиты. Когда-то Кацусика Хокусай создал серию гравюр «Сто видов Фудзи». Так и у Безденежных сто видов города Нижнего не надоедают и не приедаются. Однако поклонники счастливо ошиблись. Новые стихи отличаются радикально. В свежей публикации, конечно, заново сказано о разных аспектах любимого города и его населения, например – в стихотворении «Честное пионерское»; есть углублённое исследование местностей: за улицей Сакко и Ванцетти окончательно закреплён маркер Обители зла, но появилась совершенно особая нота:

ОЖИДАНИЕ

Реальность не очень страшна, страшно ожидание.

В реальности – раз и всё.

Тебя из этого мироздания

В вышнее унесет.

Или не в вышнее. Кто знает что-то там?

Никто еще не приходил

Обратно. Просящим шепотом

Не говорил: «Командир,

Обратно, два счетчика,

В этой юдоли

Земной я не доискупил.

И пусть со мной будут эти двое

У коих по паре крыл.

Стоят за спиной, охраняют чудо,

Пока я скажу слова.

Я быстро. Страшно теперь не будет.

Я уже там бывал».

И в следующем за этим стихотворении Смерть⁶ тоже оказывается не «окончательным прекращением биологических и физиологических процессов организма», а проводником к сути. Взгляд не самый новый, но чуть подзабытый. Владимира Безденежных всегда отличал интерес к философским проблемам, подаваемый в стихах крайне разнообразно, а когда автор признал, что вокруг «Дворы всё те же, но другой страны, / Другой эпохи», а бесконечное пацанство выглядит чем-то вроде ролевой игры, – наметился очень интересный поворот.

Зато подборка Софьи Греховой – глоток чистейшего прежнего воздуха. Опять всё о любви. Не о любви к жизни (слову, маме, котику, автомобилю, шопингу, театру, путешествиям, булочкам, собственному телу, бунтарству, etc.), не про плотские аспекты любви с подробностями, не про отклонения разного рода, не о том, как мир и быт любви мешают, а – о любви. Мы ведь замечаем, сколь велика при обилии поэтической продукции нехватка таких стихов? Потому что слов у нас для этого нет:

Языковые барьеры

для тела

не существуют – понятен и вздох, и крик.

Мы едины и неделимы,

Непереводимы

ни на один язык.

Приведённый фрагмент – пример очень серьёзного для Греховой пафоса. Как правило, в её стихах всё куда обыденней и беззащитней. Про электрички, море, бельё, дочку, зарплату… Кстати, не знаю, когда Софья написала тексты, вошедшие в «Коромыслову башню». Явившись публике в середине нулевых, она мгновенно стала практически звездой: интересные публикации, Гран-при фестиваля «Молодой литератор (2008)», замеченная дебютная книга. И пропала. Очень сходным образом движется литературная судьба пермячки Дарьи Тамировой – единственного известного мне близкого по стилистике и тематике к Софье Греховой автора. Может, стихи, подобные тем, которые пишут они, не могут происходить часто и много? Так поэзия ж вообще невозможна, как мы знаем.

Так не спеша, будто по спирали читаешь книгу. Радуешься стихам знакомых и незнакомых поэтов. Иногда делаешь маленькие личные открытия. К примеру, Михаил Воловик казался мне совсем иным автором в предыдущих публикациях. Может, избыточно серьёзным. А здесь всё очень хорошо про «увяданья свинство» и про разное.

Вообще практически все, представленные в антологии, явлены своими лучшими подборками или по крайней мере – одними из лучших. Тут, конечно, немалая заслуга составителей. Примерно за это, за тщание отбора, мы ведь и полюбили многотомный и многоимённый проект Виталия Кальпиди по составлению Антологии уральской поэзии.

Чуть пресытившись любимым и замечательным, желаешь найти что не понравится. Ищешь целенаправленно, вроде – находишь. В самом деле: стихи, открывающие подборку Владимира Решетникова, обитающего в городе Семёнове, показались не слишком близкими. Но затем обнаружил отличное, на мой вкус:

ГЛАЗА

Мужик с азартными глазами

Колол под сердце раза три,

Но вот попал… и боров замер,

И что-то екнуло внутри.

Обмяк он, рухнул у забора,

Кропя и плавя белый снег,

Еще теплел сраженный боров,

Уже наелся человек…

Бесплодно вызывая жалость

У тех, жующих за окном,

Башка кровавая лежала

В сугробе кверху пятаком.

Глаза немного приоткрыты,

Глаза, счастливей многих глаз,

Всю жизнь смотревшие в корыто,

Смотрели в небо первый раз!..

Со времён уничтоженных «крестьянских поэтов», живших сто лет назад, так никто не говорил. Да и они не так говорили. Отличная поэтическая новость получилась!

Раз не удалось обнаружить плохих поэтов, зайдём с иной стороны. В определённый момент нижегородскость книги делается тотальной. Мария Агура пишет: «норы звучаний ведут в тишину центра», и представляешь шумный Зеленский съезд, зажатый оврагом. Хотя стихотворение – вовсе о другом.

Из чувства противоречия хочешь найти автора, максимально далеко отстоящего от нижегородского дискурса, каким тот дискурс знает публика. И ведь находишь. Конечно, таким поэтом оказывается Евгения Суслова: один из многолетних символов, воплощений и системообразующих структур нижегородской поэтической полифонии волжской столицы.

Такой вот парадокс. У других поэтов, широко известных за пределами родного города и признанных в самых разных литературных кругах страны, допустим, у Евгении Риц, у Дмитрия Зернова на сей раз тоже опубликованы не самые привязанные к месту жительства подборки. Риц напечатала всего одно стихотворение, презентующее городской локус. Правда, давшее название её недавней книге «Она днём спит»⁷.

Или Виктор Лисин, замечательно прозвучавший несколько лет назад со своими абсурдными до степени слияния с реальностью текстами:

БЫВАЕТ ТОЖЕ СЛУШАЮ

Юля сказала во сне «мне пофиг я кит»

здорово говорю я а в Работках на

воздушных шариках кашалот летит

а кашалот этот с вареньем и на молоке

Юля просыпается улыбается и Бог

стоит в наушниках на цветке на одной ноге

и ветхозаветный рэп вдалеке

Что тут в формальном плане можно соотнести с Нижним, кроме названия довольно отдалённого рабочего посёлка? Но всё равно: поэтов, о которых говорили выше, мы воспринимаем как безусловно нижегородских. Известных, любимых далеко-далеко за пределами города, но – нижегородских. Назло тотальности сетевых коммуникаций и глобальности круглого⁸ мира. Возникает некая матрица: куда б ты ни шёл, ты вернёшься в Нижний. В такой матрице легко подобрать антиподов. Для меня это, например, Евгения Риц и Андрей Дмитриев; Карина Лукьянова и Сергей Михеев. Ещё множество подобных полюсов. Но матрица-то нижегородская!

Более того, матрица⁹ распространила себя далеко во времени. Вокруг проекта «Нижегородская волна» сформировался и продолжает формироваться интересный круг молодых стихотворцев: Татьяна Красильникова, Анна Фролова, Жанна Разумеева, Оля Цве, Никита Вельтищев. Их стилистики культуролог Алексей Масалов определил, как «нижегородский когнитивный экспрессионизм». Правда, лауреат премии Драгомощенко-2020 Анна Родионова частично оспаривает данное утверждение: «…разве так писали (и пишут) только в Нижнем Новгороде? Скорее стоит говорить о тенденции, имеющей определенные координаты не в пространстве, но во времени. Возможно, это часть более широкой феноменологической тенденции, которая, конечно, не связана с каким-то одним городом»¹⁰. Понимаю ущербность своего аргумента, но всё равно скажу: со стороны виднее. Как «тагильский поэтический ренессанс»¹¹ был тагильским, так и «когнитивный экспрессионизм» – именно нижегородский. Разговор в этом направлении можно и нужно развивать, но статья чуть о другом. Хотя одно тематическое отступление необходимо.

Ни один из авторов, упомянутых в предыдущем абзаце, не вошёл в Антологию. Дело явно не в возрасте: тексты Анастасии Бездетной (1996 г.р.) в издание включены, уроженка нового века Софья Оршатник, ставшая в прошлом году почти знаменитой с книгой «О чём поёт хиновянка»¹², насколько мне известно, банально не успела представить стихи к сроку. Нет, действительно, куда легче определить географические критерии включения или невключения в юбилейные тома прозы и стихов: тут, очевидно, решал момент физического пребывания в Нижнем Новгороде. При таком подходе отсутствие Кирилла Кобрина, Марии Ташовой, Арсения Гончукова и ещё нескольких литераторов выглядит логичным.

Принадлежность же к определённой группе или стилистике роли не играла. Мы об этом уже говорили, но повторим. Координатор «Нижегородской волны» Артём Фейгельман представлен отлично. Да и странным было б обойти вниманием автора, точно локализовавшего актуальную поэзию «между двумя объектами современной нижегородской / архитектуры / имя которым титаник и айсберг…».

Гадать о критериях включения или невключения малопродуктивно. Антология есть дело авторское. Захотят составители рассказать – расскажут. Лучше продолжим разговор о действительно важном. Опять-таки о проблеме, касающейся дел поколенческих, но касающейся их с иной стороны.

Стрела нижегородского литературного времени, как мы видим, направлена вперёд весьма далеко, но когда это время началось? То есть когда возник нижегородский текст? Возникал он, разумеется, не раз: во времена летописные¹³, затем при старообрядцах, позднее, например, при Максиме Горьком. Но мы сосредоточимся сугубо на нынешней итерации.

Хотя «нынешней» – понятие очень протяжённое. Годы рождения участников Антологии охватывают полувековой период. Время, кажется, действительно существует, и послевоенные дети сделались теперь старшим поколением. Их стихи говорят об этом самом времени так, будто авторы время преодолели. Сохранив зато важнейшие реалии каждого из прожитых периодов и одновременно – продолжая меняться; не зависая в паутинке дней. Как, например, это делает Минна Ямпольская¹⁴:

* * *

И вот эта дурочка наивная,

глаз от пола не поднимающая

и верящая любому пустому слову –

это была я?

И вот эта фря пикантная,

насмешливо глядящая в упор

и словами, как бритвой, режущая –

это тоже была я?

И вот эта пожилая тётка,

видящая на три метра под землю

и ничего не принимающая на веру –

всё ещё я?

Ну, вы даёте, дорогой господин Оформитель!

Помните советский жутик¹⁵, названный в двух финальных словах стихотворения? В том фильме музыка Курёхина играла. Не помните? А кто помнит, тому текст будет понятнее. Просто в силу возраста. Хотя ни нарочитого ретро, ни случайного пассеизма в произведении нет. Очень даже современно звучит.

Игорь Чурдалёв, единственный из авторов книги, не доживший до её выхода¹⁶, тоже никогда не был закосневшим мэтром. Его поэтика очевидно менялась. Суть тут не в признаках современности и готовности находить в переменах доброе: например, что «можно / рюмочкой звякнуть легонько / о камеру скайпа», а в пластике и ритмах стиха. Но был ли исходно нижегородским текст Чурдалёва, взятый как целое? Думаю, нет.

Ибо полвека назад проблема самоидентификации была иной. Из постулируемой Партией «единой общности», когда та общность очевидно не состоялась, предстояло сперва отделить относительно крупные блоки: «русская деревня», «Север», «рабочие посёлки», «военные городки», «Западная Сибирь», «провинция». Большие провинциальные города, особенно закрытые, то есть занимавшиеся по преимуществу военной и атомной промышленностью, воспринимались как монолит. Это особенно заметно по стихам даже не Чурдалёва, а Олега Рябова, ставшего, кстати, составителем прозаического тома «Коромысловой башни». «Да здравствует провинция! / Прости меня, столица» – типичная весьма цитата. Даже настолько нижегородская фигура, как Кузьма Минин в его стихах был символом не собственно Нижнего Новгорода, а именно провинции как сущности, противостоящей метрополии.

Конечно, ничего абсолютного нет, всё меняется, и в стихотворении Рябова «Прощай, Игорь», посвящённого, конечно, Чурдалёву, есть строка «Я шел по Свердловке от Горького к Чкалову», но это тоже о граде минувшем: «Свердловка» давно сделалась снова «Покровкой». А по большей части стихи Рябова воссоздают и даже создают именно провинцию, как архетип:

Оно стояло в банках и на них

Карандашом чернильным, глаз лаская,

Стояли надписи: «клубничное», «черни…»,

«Крыжовник», «тернослив», «варила Тая…».

Когда вас пригласят зайти в буфет

В театре, в цирке или на хоккее,

Сходите, посмотрите: если нет

Варенья в нём, то требуйте смелее!

И помните, что, может, это бар,

Шинок, разливочная, комната иная –

Я помню с детства, а ведь я уж стар –

Буфетов без варенья не бывает.

Тут не контур, не абрис, а живая жизнь непременная. Вечная почти.

Теперь проведём операцию сравнения. Вот фрагмент из стихов Олега Макоши¹⁷, принадлежащего к следующему поколению. Родившегося в 1966-м:

А летом, как-нибудь под вечер,

В овраге, в роще, у куста,

Нальем в стакан по-человечьи,

И выпьем, обмакнув уста.

«Агдам», «Чашма», и генеральский

«Три топора» портвейн, всласть –

«Кавказ», «Анапа», мало-мальски,

Струя сверкала и лилась…

Мелькали: «Осень золотая»,

«Кагор», «13 портвейн»,

И «Солнцедар», во рту растаяв,

Под утро – мертвого мертвей…

Агдам, безусловно, не варенье из бабушкиного буфета, никакого сравнения. Но тип ностальгии чрезвычайно схож. Это именно тоска по старой провинции, какой она была и в качестве каковой отличалась от столицы. Ту же мысль Макоша проводит и в совсем недавней беседе с Александром Мелиховым, писателем, родившимся в городе Россошь¹⁸. В их разговоре порой сложно угадать, о каких местностях идёт речь. И даже большие города или маленькие фигурируют – не слишком ясно. Сентенции порой шокируют: «Что хотите мне рассказывайте, но из десяти моих знакомых в столицу бы переехали девять с половиной. С половиной, потому что один колеблется или кобенится». Разумеется, знакомые Олега Макоши за редчайшим исключением – не мои знакомые, но имея возможность выбирать, предпочитаю жить подальше от крупных городов, проводя вне столичного региона примерно 320 дней в году. И я такой, конечно, не один. Нас даже больше, чем не нас.

Ну, так ведь и речь не обо мне и не о нас. Речь о становлении современного нижегородского голоса. Вернее, современного многоголосия, но именно нижегородского многоголосия. Когда всё-таки это становление случилось? Елена Крюкова, родившаяся в финале пятидесятых и ставшая известной (действительно очень известной!) в самые последние годы советской власти, запомнилась на первых порах именно стихами о провинции; о не-столице. А Наталья Емельянова (1981 г. р.) пишет о близких и дальних местностях, в диапазоне от Арзамаса до Якутии, как обитательница и хозяйка вполне конкретного дома в конкретном мире:

Серпухов, Серпухов.

Серый пух. Сера и пух. Серп – ух!

<…>

Единственная информация, известная мне о Серпухове, –

Это то, что в нём есть

Серпуховский

Лифтовый завод.

Об этом я прочитала на железной табличке,

Висящей в лифте дома,

В котором живу…

По старым понятиям, приведённым чуть выше, жителям Серпухова, то есть обитателям недальнего и небедного Подмосковья, жители Нижнего должны бы завидовать. А вместо этого видим спокойный интерес с осознанием факта: у вас своя жизнь, у нас – своя жизнь. Провинция от провинции теперь отличается сильнее, чем провинция от столицы.

Крюкова и Емельянова – авторы, хронологические расположенные по разным краям известного «Поколения Х». Эксеры, то есть люди, принадлежащие к этой генерации, названной так благодаря одноимённой книге Дагласа Коупленда, родились между 1960 и 1980 годом. Этим персонам, согласно некоторому количеству премудрых публикаций, надлежит обладать определённым набором черт характера, иметь некие потребительские ценности и способы отношения к действительности. Но всё это – признаки ситуативные, во многом обусловленные требованиями маркетинговыми. Главное заключено в самом определении: эксеры родились между 1960 и 1980 годом .

В России эксеры ещё и совпали с поколением именно поэтическим. Данному вопросу посвящено довольно много качественных публикаций. Позволю себе сослаться на статью, где я выполнил небольшой обзор мнений по означенной проблеме и высказал мнение собственное, в сущности, не отличающееся от консенсуса¹⁹.

И тут нас ждёт сюрприз. Момент появления Нового Нижегородского текста никоим образом не совпадает с делением на поэтические поколения! Как мы видели, интересные поэты, родившиеся в середине шестидесятых, или писали про обобщённую провинцию, пытаясь при этом втайне или въяве покорить Москву, или занимались местечковыми делами, вроде создания локальных субкультур, или (в идеальном случае) создавали личные уровни восприятия, чем и запомнились. А те, кто пришел в мир буквально несколькими годами позднее, оказались совсем другими. Снова вспомним составителей этой книги: Владимир Безденежных явил уникальную мифологию района Караваиха. Дело и само по себе достойное, и освящённое многовековой традицией: примерно так получались исландские саги о бесперспективной защите своих маленьких миров. Безденежных это знает, оттого и пишет про Караваиху с грустной иронией, понимая обречённость и прошедшесть локации; отражая связь личной местности с большим миром и с миром горним.

Денис Липатов… тут хотел сказать, будто он создал аналогичную мифологию района Автозавод, но это будет неправдой. Про Автозавод пишут более или менее все актуальные нижегородцы. Творение Сергея Михеева «Поэма интиллегентская²⁰ автозаводская» представляет собой одно из украшений «Коромысловой башни». Видимо, место на Автозаводе предивное или просто район большой, несколько чуждый. Но вклад Липатова тоже неоспорим.

Вот как так? Город Нижний Новгород с объективной точки зрения или с точки зрения инопланетянина выглядит для всех одинаково, но люди, рождённые в сороковых, пятидесятых, шестидесятых, семидесятых, восьмидесятых, девяностых, а теперь уже и в нулевых годах, пишут о нём не то чтоб совершенно по-разному, но будто про разные города пишут? Притом что формального антагонизма поколений, напомним, там не было: сплошная любовь, преемственность и мягкий юмор?

Тут нам поможет одно исключение. Зовут то исключение Вадим Демидов, 1961 г. р. В «Коромысловой башне» он представлен несколькими длинными стихотворениями, очень похожими на короткие поэмы. Видимо, это в самом деле короткие поэмы. В значительной мере те поэмы являют собой дико смешной и кровавый гиньоль. Финал одного из текстов: «На сорокапятилетие выпуска я тоже пожалуй пойду» настолько оптимистичен, что честное слово, хочется жить и жить – с учётом того, что именно произошло с главным героем по ходу действия.

Так вот: лет тридцать пять или чуть более назад Вадим Демидов²¹ стоял у истоков группы «Хроноп». Та группа известна прогрессивной общественности сотрудничеством с человеком по имени Сергей Чиграков, а по прозвищу Чиж. Ещё более прогрессивная общественность знает группу по причине, что с ней играл «Полковник» Хрынов.

Хрынов, ушедший из жизни в том возрасте²², в каком для остальной страны ушёл Егор Летов, в Нижнем Новгороде – особая фигура:

Вдали от скорых электричек,

от моря синего вдали,

он гнал по зимней Кузнечихе

и песни Хрынова хвалил…²³

Но мы опять пытаемся отвлечься. Именно «Хронопы», то есть во многом – Вадим Демидов, начинали создавать современный нижегородский текст. Попытка была долгой, попытка на протяжении многих лет была малозаметной. Как мы уже отметили, попытка была, быть может, преждевременной. Даже сам факт этой попытки можно оспорить. Тем не менее на основании фактов рискну предположить свою правоту: в Нижнем была своя музыка и своя рок-сцена, не зависящая ни от Москвы, ни от Петербурга, ни от свердловской волны, поднятой Ильёй Кормильцевым, ни даже от сибирского панка. Там, где уральский поэт сделает отсылку к песням Летова, услышанным им в отрочестве от дядьки, нижегородец кивнёт Полковнику или программе «Севооборот» с ВВС, как то делает Евгения Риц.

А свободные корни – великая вещь.

Дальше можно ещё подробней говорить о связях и особенностях региональных структур. Можно отметить, что интересных точек на поэтической карте страны пока не так и много: Вологда; Казань²⁴; многоглавый Урал со своими особенностями и сложностями; регион Самара – Саратов – Тольятти, хотя тут могут помешать внелитературные факторы; Сибирь, у которой десятилетиями не получается выстроить единый мощный проект: там стараются слишком уж многие; Курск, но там, похоже, каста ; Удмуртия, внезапно явившая себя несколько лет назад²⁵ и опять затаившаяся. Потенциально замечателен регион Ярославль – Иваново – Владимир, но там пока отдельные прекрасные авторы без какого-либо намёка на единство.

Можно наоборот: выискивать уникальные истоки нынешней нижегородской поэзии, делающие её столь необычной: СМОГ, другие поздние нонконформисты СССР, Аронзон, Лимонов, куртуазные маньеристы. Позднее – Language school и прочий коварный Запад; можно отмечать почти полное отсутствие влияния метаметафористов, хотя, казалось бы, «металлургические леса» Ерёменко тут могли произрасти не хуже, чем они произросли на Урале.

Можно (нужно) заново восхвалить составителей, Владимира Безденежных и Дениса Липатова. Очень простой и циничный аргумент: далеко не у каждого из авторов, представленных в Антологии, я б целиком прочёл книжку размером с «Коромыслову башню». Но вот саму «Башню» прочитал уже не раз и продолжаю перечитывать особо понравившиеся подборки. Мозаика стилистик, мозаика поколений – тут всё превосходно. Мы ведь помним набивший оскомину аргумент: «У японцев в эпоху Хэйан умение составлять поэтические антологии считалось высшим из искусств»²⁶.

Можно… Тут разное можно. Но получился замечательный и пока хрупкий проект. Мы желаем ему огромной удачи и блистательного продолжения.

Хотя ещё раз повторим мысль, высказанную почти в начале нашей рецензии: времена отчётливо меняются. «Период секторальных премий», ставших символом эпохи дробления литературы на цеха и объединения с последующим признанием в сугубо своём кругу, уходит. Так же, как до этого завершился «период фестивалей»²⁷. Наступает время иных объединений и других методов коммуникации. Здесь региональные авторы могут сыграть очень важную роль. Разумеется, мы говорим о сильных локальных литературах, не сводящих своё бытование к прежним консервативным проектам и работающих в сферах актуальной литературы – в неидеологизированном смысле термина «актуальная», конечно.

Современные нижегородские авторы, безусловно, принадлежат к упомянутым сферам. Тому свидетельствует и проект «Коромыслова башня», и, будем надеяться, – наша скромная рецензия на него.