Журнальный мир

ОСТРОВ РОСОВ

Попробуй остров оторвать от ойкумены,

получишь орден воскресающих внутри,

прозрачно призрачных как росы от росы.

Не готы, скифы, не сарматы – росы,

их гений – остров, орден на груди.

ОСТРОВ ЗАВЕРШЁН КАК ОБРАЗ

Остров завершён как образ.

Психологи слетаются как бабочки,

а, быть может, сползаются из последних,

чтобы окуклиться в завершённом гештальте,

и упорхнуть в новый цикл.

Поэты на острове экзистенцируют с космосом

в полной незавершённости образов.

Поэты гениями места длят экзистенцию острова.

Дар острова – вечность –

Длящийся миг незавершённого esse.

***

Художница подарила мне вечер,

акварелью вылившийся на бумагу,

белой башенкой августа,

перезвоном белого колокольца,

улетающего в небесный сентябрь…

В сентябре в белом городе

я отпускаю в полёт белые звоны,

звонарём тишины.

КЕННИНГИ ОДУВАНОВ

В колеснице Одина для дочери Ньерда

Святилищем Оду ваны избрали

Прекрасную в слезах богиню

Пламенем юного лета,

Посылающего богатство июня –

Слёзы липы золота,

О, дева ванов!

***

Лето слепками лепоты – ракушками – лепечет

и лечит раковые к(летки) в матрице Леты.

Лето уйдет с рассветом лепетом Ле-

Ты – единственный путь в небо.

Засентябрит с(лепоту) поцелуев лета

клёнописью под сенью осень.

О ЗИНЗИВЕР! О КРЫЛЫШКУЮЩИХ

О, зензивер велик и чист,

как сладостный маис!

источник силы – зензибиль,

целебен зензевер,

зезир, зинзир, зингибери

и…

«Пинь, пинь, пинь! –

Тарарахнул зинзивер»

Великий Велимир писал о двух Чудесных: крылышкующем Кузнечике и тарарахнувшем Зинзивере.

Зинзивер – дивная птица-синица, поющая «Пинь-пинь-пинь!».

И такое это удивительное слово, и так оно само по себе звукописно, что не могу удержаться и продолжаю ряд аллитераций:

зензивер, зинзир – проскурник, зензибиль – имбирь, зезир – алтей, зинзивер – мальва – и «пинь, пинь, пинь тарарахнул зинизивер» – птичка-синичка ибн Хлебников))) а всё коралловый Занзибар!

И где-то на коралловом Занзибаре

Крылышкуя золотописьмом

Тончайших жил,

Кузнечик в кузов пуза уложил

Прибрежных много трав и вер.

«Пинь, пинь, пинь!» – тарарахнул зинзивер.

О, лебедиво!

О, озари!

Кузнечик в кузов пуза уложил и зензивер, и зензибиль, зезир, зингибери

и

«Пинь, пинь, пинь!» – тарарахнул зинзивер.

О, лебедиво!

О, озари!

Как велик образ малой птицы-синицы!

***

Выжженные виноградники в римской

провинции, со смертью цивилизации

рука об руку смерть агрокультуры,

засуха и выжженная хора,

как опустошённая матрица.

Такие вот сны в конце лета –

в матричном переходе в осень.

Мысли о том, что кривая

несовместимости с жизнью

в столице зашкаливает,

а в провинции просто осень

и выжженные степи.

МОНОГАМНЫМ ОРГАЗМОМ ДО ПЛАЧА

Полигамные всеядные любовники и любовницы,

Словно билингвальные переводчицы,

Переключаются фразой: «Я – женщина».

Малейшим касанием пальцев.

Им хочется в полиструктурной матрице

Обнажиться до сброшенной кожицы,

До семантического казуса,

До наслаждения в интервалах би и поли.

Слишком много любви, дорогая,

Моногамным оргазмом до плача,

Пригубленным соло, совлекаю с себя, болью,

Не переключаясь на полилингвальные триоли.

СЧАСТЛИВЫЙ ДОМ НА КОНЧИКЕ ПЕРА

Счастливый дом на кончике пера,

Здесь жизнь со смертью вечера

Так мирно коротают за пасьянсом.

А мы с тобою, дорогая, стансы

к Августе, монотонный говорок,

И кто-то пробегает между строк.

В проёме мальчик, он из многоточий

У смерти вытянул Шута.

Сестра моя, ты нынче жизнь моя,

И Пастернак ноктюрном со двора.

Сестра моя двуликая, вот миг,

ты смерть моя, мне речь твоя мила.

Счастливый дом на острие пера.

***

Я слышу, полощется парус,

И нет моей воле судьбы.

Звучит Дебюсси, и свет

Камертоном из тьмы

Меня распыляет

На островки синевы.

Я знаю, меня больше нет.

Но я слышу твой парус,

В нём нет черноты.

Синева моих глаз

Пространство спасает от

***

Я – человек эпохи перемен,

постскриптум смены парадигм,

я клаузура нелинейной переменной,

мгновенно становящейся вселенной.

В линейной смене многоточий

я двоеточия пророчий,

постквантовый скачок в трюизм

я зауми эквилибрист.

p.s. весь мир – postтекст.

ОДИССЕЯ

В паузе цезуры на пути от Трои к Итаке,

как в портале, сквозящем Омегой,

появится Фортунатос, человек в сером,

забирающий тень, как любимую, Эвридику.

Ты вернёшься в город, где на белых камнях ни тени,

беглецом из чужих сновидений.

Первым встречным здесь Фортунатос,

проводник от темпоры к хорис,

от альфы к омеге.

ЮГА СЛАВИЯ

пройди со мной сквозь пять балканских стран,

мой неиндеец, неулисс, нездешний,

неизбранный, растрелянный нетрижды,

неtrizna но на тризне по отчизне,

распятой не пятой но пятерьмя,

мой проводник на остров неблаженных,

распята пятничным крестом здесь нестрана.