Внутри звездопада
Внутри звездопада
***
На станции, в безлюдной чайной,
Назначенной под снос,
Какой узор необычайный
Нарисовал мороз!
Средь фантастических растений,
Цветущих на стекле,
Промелькивают чьи-то тени,
Родные в том числе, —
Тех, драгоценных и не очень
(Теперь, со стороны,
Из этой непроглядной ночи,
Они почти равны),
Шумливых, все же постаревших,
Озябших без огня,
Не обязательно умерших —
Покинувших меня.
Что ж, сколько ни броди по свету,
Судьбу не превозмочь:
И ты однажды выйдешь в эту
Распахнутую ночь.
И — ни разлук уже, ни горя,
Свет одолеет тьму.
И мы, как прежде, в общем хоре
Споем по одному.
***
Посмотри — эта ночь не хуже,
чем в наше лето.
Ты тогда записал
на тетрадном обрывке чистом,
Что, коль бог наделил тебя
крохами интеллекта,
То, наверное, черт
к нему инструкцию свистнул.
Книжный червь — и смутьян,
по московским дворам скиталец,
Где неважно, кто встретится первой —
смерть иль девица,
Так настойчиво мною
вымечтанный красавец,
Что тебе ничего не осталось —
только явиться;
Балагур, выпускник способный
бессчётных спален,
Вдруг меня приручать задумавший
терпеливо, —
Я любила тебя.
И спасибо, что ты оставил
Мне возможность любить другого
после разрыва.
Над самим же тобою
ночь отливает сталью,
А из всех Медведиц
в окошке — всегда Большая.
И сжимается сердце,
когда случайно представлю,
Как храпишь один в темноте,
никому не мешая.
Знай, что мне в эту ночь
опять по тебе не спится,
И тоски этой хватит, наверное,
лет на двадцать.
Да светится твоя
неправедная зарница —
Всех других нарядней,
уж можешь не сомневаться!..
***
Ты помнишь? — мы опережали дроздов
по части птичьего пенья,
И до самих соловьев
была нам, кажется, малость.
А как-то в полночь
мы почти остановили мгновенье.
Но передумали.
Иначе что бы нам оставалось?
Так бы вот и бродить
по задремавшей отчизне,
Свои лирические стишки
беспечно впаривать массам
И не узнать,
что через двадцать лет по уровню жизни
Эта местность будет располагаться
между Зимбабве и Гондурасом…
***
Нежен и боязлив
Вечерний залив.
Плаваешь до первой звезды,
Почти не тревожа воды.
Через десяток лет
Этот неровный свет
Вернется к тебе во сне —
Мурашками по спине.
***
Бремя давней любви —
это счастье особого рода.
Ты продлил бы мне, Господи,
кроткое это житье!
Ну а если нельзя без геройства —
пусть, ладно, свобода.
Только пусть поскорей,
я хочу пережить и ее.
Я согласна хлебнуть вышины,
как не всякая птица,
Сквозь мелеющий воздух
мучительной красоты.
Лишь бы к ночи хотя бы
в душистой избе схорониться,
Где в хорошее лето
окна достигают цветы.
А потом вспоминать, улыбаясь,
звоночки трамвая,
Ярко-желтые пятна на синем
(листва и вода)
И подумать, что осень
так сладко меня забывает,
Как никто из людей
никого, ни за что, никогда…
***
И пасмурный ветер
потрогать влажной щекой,
И с нежностью вспомнить ночлег —
подобие крова,
И вновь устремиться туда,
где в траве за рекой
Гуляет рыжая
лоснящаяся корова.
И даже если
нерадостная пора —
Такая, что Господи
не приведи нашим детям, —
Все равно каждый вечер
мечтать дожить до утра,
А значит — верить в бессмертие,
как кто-то верно заметил.
И вдруг однажды,
стоя вот так, в пальто,
С десятком лисичек,
найденных здесь же, на кромке поля,
Оказаться внутри звездопада,
хотя никто
Не просил щедрот у небес,
а только глазел, не боле.
А звезды стекают под ноги,
как вода.
И не надо особых навыков
в предсказанье,
Чтоб увидеть дальнейшее:
вздрогнешь и, как всегда,
Вспомнишь детство, паром…
И — не загадаешь желанье.
***
Объяснять мне не надо, что гонит грачиную стаю
За полмира — к Москве, от весны захмелевшей, как все.
Оказавшись почти что в раю, я до слез вспоминаю
Изумрудные мелкие листики вдоль шоссе.
И смеющихся окон вечерних янтарную залежь,
И реклам неуместных горящие угли в золе…
В этом городе я и помру, если не возражаешь,
В день, когда не останется дел у меня на земле.
И увижу во сне, как вдали от привычного крова,
Недоступный промышленным звукам и взглядам зевак,
Занимается клен — чуть зловеще, нарядно, багрово, —
Неудавшейся жизни моей восклицательный знак.
***
Новый год,
бенефис вечнозеленых растений.
Елка вырядилась,
как будто школьница во хмелю.
Я в эти сутки
шарахаюсь от собственной тени
И тебя
забыть уже не пытаюсь — люблю.
День прибавляется,
мы, наоборот, иссякаем,
Жизнь отнимается у нас
без следствия и суда.
Я гонюсь за тобой,
как Герда гналась за Каем.
(«Вам не холодно?» —
«Ах, помилуйте, как всегда».)
Спят пространства,
разлукой нашей казнимы.
Спят меж нами
самолеты и провода.
(«Что вы думаете
про легендарные русские зимы?» —
«Ненавижу
эти чертовы холода».)
Так чего мы добились?
Давай с тобой подытожим:
Ты — как Этна в своих облаках —
в посторонней увяз судьбе,
Я — бреду в новый год
(«Вам не скучно?») с поздним прохожим
И, коль плохо будет вести,
расскажу ему о тебе.
Возвращайся!
Я постараюсь
возродиться к весне, как природа.
Возвращайся!
Я постараюсь
сделать радостным наше житье.
А иначе — уйди из памяти,
чтоб не было нового года.
И скорее, а то Куранты
уже затевают свое.
***
Ты думал: пусть одиночество,
только бы не воскресные
Хождения, дни рождения…
Уж лучше к былым подружкам.
…В парке, где только местные,
Похожий на наваждение
Шахматист
сумерки разливает по кружкам…
Озеро, звездами запорошено,
Смотрит в небо
по праву единоверца.
…Научившийся быть нежданным,
потом — непрошенным,
Ты не смог одного:
совсем исчезнуть из сердца…
***
Грохот. Крики.
Солнце над стройплощадкой
никогда не садится.
А я думала, что лебедка —
это такая птица.
А я спрашивала у прораба:
«Не часть ли вы
Той мечты — с пожизненным стажем?»
Вот увидишь, мы будем счастливы.
А дом будет светел и стоэтажен.
И так далее — на века, навсегда,
Как уже обещали когда-то.
Потерпи!
Звуки стройки — это, в общем-то, ерунда
По сравненью с песней солдата.
Слава
Уж лучше пусть приходит — незаслуженная,
Похожая на школьное вранье,
Ворованная, жалкая, простуженная…
Уж лучше так, чем вовсе без нее.
Не для того, чтоб сразу же зазнаться,
Расправить два поношенных крыла, —
А чтоб смутиться, вспыхнуть, отказаться,
Но все-таки запомнить, что была.
***
Я тебя подожду,
Где вишни цветут в саду,
Где жизнь голосит в листве —
Без царя в голове —
Вот уж недели две.
Что загадывать наперед,
Когда нас Бог приберет?
В предвкушении тишины
Сроки становятся неважны.
Различить бы, век подаренный отгуляв,
Отбормотав, как псалтырь,
Где кончается явь
И начинается быль.