«Я устал забывать имена...»

«Я устал забывать имена...»

Стихи

* * *

Мало ли…

мало ли что…

Все перемелется, боже мой.

Жизнь перемелется тоже, но —

мало ли, мало ли что…

 

Силы небесной зерно

в нас не для чертовой мельницы:

в жизни одной не поместится

то, чему жить суждено.

 

Прах…

Ну да мало ли что.

Эти случайные записи

я оставляю как затеси.

Знать, не вернусь… ну и что?

 

Вечен… не вечен… зато —

болью, слезами, сиянием

полнилось без покаяния

бедной души решето.

 

Было!.. И вряд ли прошло.

Белые земли российские,

буйные ветры азийские

вызволят наше тепло.

 

Милая, милая — кто?

Кто нам сулит расставание?

Верю!

И нету названия.

Мало ли… мало ли что…

* * *

Снег ли выпал? Земля в неглиже…

Снова дворник скребет по душе.

 

Сообщает небес атташе:

Рай по-прежнему ждет в шалаше.

 

Что тревожишь? Что пухом томишь?

Запою про шумящий камыш!

 

Про июльский шалаш у реки,

Про возлюбленный трепет руки.

 

Но пустынна душа и бела —

С покаяния и с похмела,

 

Средь замерзших и замерших вод…

А железо скребет и скребет.

 

* * *

Пред холодами в испуге

Солнце садится на юге,

Прячется за горизонт…

Боже мой, боже мой, Маша —

Уж не моложе, не краше!

И горевать не резон…

 

Тихо в бору Каракане,

Муха уснула в стакане,

Вреден для мух алкоголь.

Где моя новая склянка?

Рядом — по карте Сбербанка,

Через дорогу, изволь.

 

«Путинка» с сыром — в нагрузку.

Ладно, пойдет на закуску!

Все же — алтайский «Янтарь».

Друже мой, все миновалось,

Самая-самая малость

Держит нас, мой государь.

 

Это любовь и поминки,

Это когда без запинки

Старые строки твердишь.

Будет нам, будет прощенье

С ласкою на угощенье

В верные сроки, глядишь…

Случай на родине

Домик мой притулился на плече Транссибирки:

сектор частных строений на краю городка.

Здесь ветра атмосферу прогудели до дырки,

здесь тоска бесконечна, как напев дурака.

 

Случай прост и обыден: мне в ограду недавно

странной ощупью, боком затесался старик,

был бельмаст и костляв он и стучал непрестанно

батогом пред собою. Неказист, невелик,

был одет не по лету — пиджачок, телогрейка,

шапка древней цигейки да гнилые пимы…

 

Сын не здесь ли живет мой?

Заплутался маленько.

Дочка с дому прогнала —

поругалися мы…

Вот сынка и шукаю…

Адрес?.. Нет, не упомню…

 

Он на улицу вышел.

Он стучал в каждый дом:

 

Сын не здесь ли живет мой?..

Сын не здесь ли живет мой?..

 

Нет, не здесь, —

бормочу я

со стыдом… со стыдом…

 

Светающий жест

Светлый излом запрокинутых рук,

русых волос восходящие струи,

русый рассвет, озаряющий луг, —

в это уверую, с этим умру я.

 

Там, где лежим голова к голове,

где созревает роса по полянам,

в птичьем —

космическом —

молекулярном

звоне плыву по туманной траве,

зная

сиянья не застит былье!

Вот и спасение, вот и свобода…

Вновь погружаюсь, не знающий брода,

в волнами ставшее тело твое…

 

Предзимье

Ковш Медведицы над Абрашино

звездною ручкой почти коснулся Оби.

А Млечный Путь в зените подобен

небесной пороше…

 

Все это было вчера, вчера:

Бабочки, пчелы, цветы.

Рыжая шкура сыра, сыра

До черноты.

 

Влагой ли снежной сечет, слепит

Мой лобовик.

И, слава Господу, не избыт

Нежности миг…

 

Послевесеннее

С поля войдя, оскользнуться на черных досках

и, воды зачерпнув из кадушки,

выплеснуть на раскаленную каменку

запах смородины, яблони цвет облетевший

и скорлупку жучка.

 

* * *

А стаи птиц, летящих по лицу,

а промельки улыбок и печалей

влекут меня к началу и концу

или к бессмертью, бывшему в начале.

 

Мне любы гуси-лебеди мои,

и горлинки, воркующие кротко,

и горе-журавли, и соловьи…

Из невесомых заповедей соткан

твой чистый лес, твой облик и полет,

из невесомых заповедей сердца.

Твой чистый лес ликует и поет,

где в небеса глядеть не наглядеться.

 

Твой ясный облик — выси птичий плеск —

прольется в очи облаком печали

и вестью, что конец мой — не конец,

а лишь бессмертье, бывшее в начале.

 

Ты — рядом. И когда ты говоришь,

или молчишь, или тихонько дремлешь,

на всей земле такая дрожь и тишь

(как на заре весной после дождя!),

что я мудрей, счастливей, чем дитя…

И думаю, и чувствую затем лишь…

 

* * *

Рубахи на мне распадаются в прах,

До ветхих лохмотьев хлопчатых.

Взаправду нагими нас встретит Аллах

У края небес непочатых.

 

Ты тела рубаху сыми, не робей

Конца обветшалого праха.

Жизнь катит свое, как жучок-скарабей,

По краю сомненья и страха.

 

Ступи же за край, через плоти навоз,

В отверстое бездны сиянье,

Где светит надеждою вечный вопрос —

Прощения и покаянья…

 

* * *

Вот и год прошел, миновал.

Однова, — шепчу, — однова…

Все пусты, напрасны слова,

Кроме горького — «однова».

 

Никогда не вянет трава

Там, где ты, как прежде, жива.

Знанье это — как дважды два,

Ты права, родная, права!

 

Но во тьме, где цел я едва,

Долу клонится голова —

Брезжит прошлого синева

И дрожит судьбы тетива.

 

Боле кровь уж не ретива:

Однова, — шепчу, — однова…

 

* * *

След молитвы в глазах у родни

Скоро станет привычным, как «здравствуй».

Но, прости, может, все не напрасно,

Впрямь, пока не остались одни,

Ты прости мне, мой друг незабвенный,

И невнятную нежность, и стыд.

Я уеду. Пусть ветер свистит

За стеклом и по краю вселенной.

 

Как тепла наша степь, как кругла,

Сколько песен в нее укатилось,

Сколько боли за далью простилось —

Ни души, ни стены, ни угла…

 

Я устал забывать имена…

Неужели мы все заблудились?

Наши дети на свет народились,

Для того чтобы длилась война.

 

Немочь ночи простор поглотит…

А уголья мгновенной утраты

Откровенней пустой полуправды.

Бог суди…

А родная простит.

 

Ты не плачь. Не молчи, не молчи,

Ты люби меня так же смиренно.

Край скатерки разгладь о колено

И три раза о стол постучи…