Журнальный мир

…Он был увлеченным, страстным читателем, известный историк литературы Сибири, доктор филологических наук и профессор Василий Прокопьевич Трушкин.

Каждого, кто прочитал его дневники в книге «Друзья мои», изданной несколько лет назад в Иркутске^*, не могут не потрясать записи о том, как в голодные, на грани жизни и смерти 1920—1930-е и 1940-е военные годы юный Василий, отказывая себе в хлебе насущном, покупал книги. Они стали для него всем — он жил ими. И это в пору, когда в стране утверждалась идеология материализма, согласно которой бытие определяет сознание. Совсем наоборот! Можно сказать, Василий Трушкин изначально шел вразрез с официальной догмой, не подозревая об этом.

* * *

Две знаменательные даты совпали в 2021 году: 100-летие со дня рождения В. П. Трушкина и 90-летие со дня основания Восточно-Сибирского книжного издательства.

Совпадение, можно сказать, счастливое. Как будто высшие силы так распорядились, чтобы через десять лет после рождения в потомственной крестьянской семье мальчика-книгочея появилось Областное государственное издательство (ОГИЗ), в последующем Восточно-Сибирское книжное (ВСКИ), для публикации его будущих трудов.

Издательство было создано как раз для собирания культурных сил региона. Ему вменялось в обязанность публиковать местных писателей, фольклористов, краеведов, отражать достижения вузовских ученых и передовой опыт производственников. Сообразно этому были организованы соответствующие редакции. В том же 1931 году при издательстве, по благословению М. Горького, родился литературно-художественный журнал «Будущая Сибирь». Меняя названия, долгие годы он был известен как альманах «Ангара» и, в отличие от издательства, дожил до наших дней при Иркутском региональном отделении Союза писателей России. Сегодня это журнал «Сибирь», в котором публикуются уже не только иркутские авторы.

Интересы исследователя литературы Сибири и задачи ВСКИ совпали стопроцентно. А самозабвенная любовь Василия Прокопьевича к книге не только вызывала уважение у издателей, но и влияла на них уже на ином, внеслужебном уровне.

* * *

Сотрудничество Трушкина с ВСКИ началось с 1950-х годов. Собственно, все его книги и книги, им составленные, вышли именно здесь — достаточно взглянуть на библиографию литературоведа.

Одним из первых стал томик лирики Сергея Есенина, составленный молодым кандидатом наук, с его вступительной статьей о поэте, только что возвращенном из забвения (1958); в 1960-е вышли в свет «Литературные портреты» писателей-сибиряков, «Литературная Сибирь первых лет революции», которая была сразу замечена не только в Иркутске, но и Новосибирске, Омске, Москве.

С особой тщательностью и сочувствием Трушкиным написано несколько работ о талантливом иркутском прозаике П. П. Петрове — одном из первых членов образованного в 1934 году Союза советских писателей, безвинно арестованном и расстрелянном в годы репрессий. Очерк «Сибирский партизан и писатель П. П. Петров», изданный отдельной книжкой в 1965 году, получил высокую оценку известного сибирского литературоведа и критика Э. Шика как «единственное исследование жизни и творчества писателя-сибиряка» в те годы. Отзыв был опубликован в альманахе «Ангара» (1966, № 1).

Многие другие труды ученого подробно охватили историю литературы Сибири от начала ХІХ века до начала века ХХ, а также имена поэтов и прозаиков, открытых в следующие десятилетия и введенных в научный оборот в сопровождении его вступительных статей и комментариев.

О том, как работало издательство со своим трудолюбивым и перспективным автором, доктором филологических наук и профессором, могли бы рассказать мои старшие коллеги-редакторы — Вероника Григорьевна Волкова и Людмила Афанасьевна Васильева. В. П. Трушкин и В. Г. Волкова были даже соавторами-составителями двух томов биобиблиографического словаря «Литературная Сибирь» (1986, 1988). Мне же запомнилось одно: с этим сложным историко-литературным текстом, насыщенном именами, датами, названиями, хватило хлопот всем. И редактору Л. А. Васильевой, которая подключилась еще на этапе составления (так было принято), и техреду (сложная двухколоночная верстка с фотографиями, подбор шрифтов и проч.), и худреду, и корректорам, — все надо было сверить не на один раз. А еще проследить прохождение через типографию — то был напряженный труд целого коллектива. Надо ли говорить, что плод труда — книга — и внешне и внутренне сильно отличался от того, что поступало в издательство в папке от автора. В нынешнюю компьютерную эпоху книгоиздатели такого и представить себе не могут.

К великому сожалению, тех редакторов, кто мог бы поделиться воспоминаниями, как работалось с нашим уважаемым профессором, уже нет. Светлая им память! Также очень жаль, что третий том «Литературной Сибири», уже составленный и ожидавший доработки, после крушения издательства в середине 1990-х исчез с редакционной полки неизвестно куда, оставшись лишь в памяти тех, кто о нем знал.

* * *

Прежде чем продолжить издательскую тему, остановлюсь на литературной обстановке, которую я застала, придя в ВСКИ в 1972 году. Это важно, потому что издательство выдавало конечный продукт, а создавался он писателями и учеными, историками и краеведами, библиотекарями, художниками-оформителями годами и десятилетиями. В автобиографическом очерке «Временем поверяя себя» Трушкин напишет о том, как, занимаясь историей литературы, был включен в живой литературный процесс. Могу подтвердить: в Иркутске действительно такой процесс бурлил, и весьма ощутимо.

Все начиналось в местном отделении Союза писателей, в Доме литераторов, с 1982 года носящем имя П. П. Петрова. Там проходили горячие обсуждения рукописей как членов союза, так и первых опытов новичков. Новичкам до обсуждения еще надо было дорасти, для многих дело ограничивалось отзывом литконсультанта.

Следующий этап — книжное издательство. Оно подхватывало автора и помогало ему дотянуть будущую книгу до планки, ниже которой ей быть нельзя. Планку определял Госкомиздат РСФСР — издательства подчинялись ему. Он мог затребовать любую рукопись на контрольное рецензирование, привлекая столичных специалистов. Рецензии присылались на места, и все это время редакторы трепетали в ожидании утверждения «Тематического плана», главного документа. Когда книга выходила в свет, на нее, как правило, отзывалась местная критика. И ее оценка также много значила и для автора, и для издательства.

Еще одна деталь, забытая сегодня. Критики, как правило, приходили из вузовской науки. И это оправданно: сначала получи литературоведческую базу, потом окунайся в практику литературного дела. Два факультета — филологический госуниверситета и факультет русского языка и литературы пединститута — поставляли критиков, и они были в курсе не только литературной, но и театральной жизни.

О единстве культурного пространства, в котором только и может развиваться творчество, свидетельствуют шутливые лирические автографы из домашнего альбома Трушкина «Нефтефлот литературы». Где, например, Иннокентий Луговской называет владельца альбома «братаном по перу». «Хоть и не родной брат поэтам, а все же “братан”, то бишь брат двоюродный, свой человек в литературе, в поэзии. А это уже много и бесконечно дорого для меня», — растроганно вспоминал Василий Прокопьевич то время.

Сегодня мы наблюдаем, увы, иную картину. Возможность выпустить в виде книги все, что выходит из-под клавиш компьютера любого сочинителя, делает невозможным в массе незрелых опусов увидеть по-настоящему талантливое произведение. Без кропотливой издательской подготовки выдается первозданный вариант рукописи, часто с припиской «в авторской редакции». Хотя время уже показало: свобода самовыражения — это хорошо, но обязательна еще одна линия, направленная на развитие талантов, выявление достижений, где критерий качественности — основной. И здесь уже нужна государственная воля, действующая через государственные издательства. Они были поистине институтами сферы культуры, которые в 1990-е годы поспешили уничтожить, в то время как они вполне могли мирно уживаться с частными издательствами по линии оказания услуг населению.

Не могу утаить этой боли, поскольку и в советское время далеко не все понимали разницу между издательством и типографией, в которой на печатной машине воспроизводился книжный продукт, а вот как и кем он создавался, многие не ведали.

Не могу не коснуться и еще одного момента, на который часто делают упор критики советского прошлого. Это отношения с цензурой.

Должна сказать, в мое время (вторая половина 1970-х — начало 1990-х) этот ограничитель творческой свободы хотя и доставлял беспокойство редакторам и авторам, но уже и сам претерпевал ограничения своего всесилия. Идеологические рамки в те годы раздвигались все шире, в том числе и благодаря писателям, которые представляли собой влиятельную силу в обществе и государстве.

Способы обойти препоны были разные. Что касается Трушкина, то его путь описан Б. Ротенфельдом в предисловии к книге «Друзья мои…». Василий Прокопьевич сопровождал свои очерки «обязательным советским орнаментом, ритуальными “присказками”, типа “под воздействием Октябрьской социалистической революции”, “правота и правомерность Советской власти”, при этом имея позицию, выходящую “из общеустановленных рамок”, и при острой необходимости выражая ее “негромко, но определенно”».

Всё так, и все об этом знали и понимали, что подобного рода ритуал исполнялся Трушкиным с целью ввести «непроходимое» имя писателя, чья судьба пришлась на противоречивую революционную пору, в ряд «проходимых» и вписать в историю литературы. Хотя — и это тоже очевидно — Трушкин, как и многие, верил тогда в правоту социалистического выбора, сделанного страной в 1917 году, и трагические факты советской реальности считал временным отклонением.

Во многом здесь, надо полагать, сказалась крестьянская натура ученого. Крестьянину всегда было не до политики: труд на земле поглощает все силы. Ему достаточно, чтобы власть не мешала этому труду. Борьба с нею не была первоочередной задачей. Василий Прокопьевич и прикрылся однажды своим происхождением. Когда ему предложили высказать свое отношение к неопубликованным произведениям Солженицына, он уклонился таким образом: «Я — человек крестьянский, прежде чем судить о какой-то вещи, я должен ее пощупать», т. е. прочитать.

В итоге он добился своего: «вспахал совсем не возделанное критикой поле», как справедливо отметила Н. С. Тендитник в очерке «Вдохновение», высоко оценив заслуги своего сверстника и коллеги по университету.

* * *

В. П. Трушкин вполне мог стать критиком — и в какой-то мере стал им, потому как имел чутье на подлинный талант. В альманахе «Ангара» он — один из постоянных авторов. Так, приветствуя появление романа Юрия Бондарева «Тишина», он вступает в полемику с рецензентами романа из журналов «Октябрь» и «Звезда». Трушкину принадлежит одна из первых статей о Валентине Распутине, с очень точным названием «Поэзия прозы» («Ангара», 1968, № 1).

Он был первым рецензентом рукописи повести «Последний срок» В. Распутина (надо полагать, внутренней, издательской), заметил на конференции «Молодость. Творчество. Современность» в 1972 году самобытного поэта Анатолия Горбунова, первая книжка которого «Чудница» в тот же год вышла в Москве и Иркутске. Ну а о том, как преподаватель филфака приветил юного Вампилова в литкружке, которым руководил, в издательстве знали все, ведь в его стенах вышла в 1962 году первая книжка ранних рассказов будущего драматурга «Стечение обстоятельств»; редактором ее была В. Г. Волкова. Кстати, общеизвестный факт: среди студентов Василия Прокопьевича было несколько будущих писателей, как и, добавлю, несколько будущих редакторов.

Но он выбрал другую стезю, хотя в 1962 году вступил в Союз писателей СССР. Возможно, и потому, что критика требовала бойцовских качеств, а Василий Прокопьевич был миролюбив. Похоже, ему больше нравилось восхищаться и хвалить, чем возмущаться и ниспровергать. Но на издательских редсоветах и в частных беседах всегда можно было рассчитывать на его непредвзятое мнение по поводу любой спорной рукописи.

Его стезя потребовала другого напряжения — кропотливой работы в архивах и библиотеках, поиска редких изданий, биографических сведений о писателях, иные из которых лишь мелькнули на литературном небосклоне и исчезли, но оставили, по его убеждению, неповторимый след.

* * *

Мне достались на редактирование в основном переиздания В. П. Трушкина. В начале 1980-х его трилогия из 1970-х годов («Пути и судьбы», «Из пламени и света», «Восхождение») после доработки и исправлений была запланирована к переизданию, но уже в двух томах. Первый вышел под тем же названием в 1985 году с прибавлением шести глав из второй книги. «Восхождение» должно было присоединить к своим двенадцати оставшиеся четыре главы из «Из пламени и света».

Работа особых трудностей не вызывала, а моя небольшая стилистическая правка, помнится, принималась автором без возражений. После выхода первого тома, на титуле которого мне был оставлен теплый автограф, а последняя страница заканчивалась обещанием дальше повести разговор о поэтах-дальневосточниках, мы приступили ко второму. И тут мне больше всего запомнился один нерабочий эпизод. Василий Прокопьевич обратился ко мне с просьбой: во вторую книгу поставить посвящение — «Дочери Анечке». Кто-то в редакции не советовал ему этого делать. Я удивилась: почему? Автор волен в своих посвящениях. Если из-за того, что это переиздание, то ведь оно исправленное и доработанное, так отчего же не пойти навстречу любящему отцу? Тем более что всем была известна история профессора, пережившего трагическую гибель первой жены и во втором браке ставшего отцом в возрасте пятидесяти лет. Заминка, к его радости, была улажена, однако том с посвящением так и не вышел в свет.

Воссоздавая в памяти обстановку тех лет, могу объяснить причины срыва.

С одной стороны, к концу 1980-х издательские планы стали меняться под напором новых тем, с другой — ученому было непросто найти время и силы на доработку оставшейся половины: на филфаке ИГУ, где он продолжал преподавать, тоже начались разного рода перемены и потрясения. Издание было отложено, но вернуться к нему уже не удалось.

Наше прерванное сотрудничество возобновилось при подготовке однотомника поэзии и прозы Бориса Пастернака «Земной простор» (1990), в котором Василий Прокопьевич был составителем и автором предисловия, а я редактором.

Надо сказать, с середины 1970-х до начала 1990-х, при руководстве директора Ю. И. Бурыкина, издательство было на подъеме. Оживились прежние и рождались новые книжные серии, которые пользовались популярностью у книголюбов и библиотек. По-прежнему постоянно издавались иркутские писатели. С конца 1980-х (на волне «гласности») годовые тематические планы расширялись, включая незаслуженно забытые имена. На одном из писательских собраний В. Распутин даже заметил: если раньше иркутянам приходилось с трудом пробиваться в план, то теперь издательство само выходит с инициативами, а мы не всегда можем их поддержать. Имелась в виду новая серия публицистики «Писатель и Сибирь», в которой сам он принимал активное участие.

Действительно, связи издателей и писателей крепли. Члены Союза писателей входили в состав редсовета, вместе с представителями книготорга и бибколлектора участвовали в обсуждении планов. Что касается наиболее известных серий «Полярная звезда» и «Литературные памятники Сибири», то здесь первыми помощниками оставались М. Сергеев и В. Трушкин. Предисловия, научные комментарии, подсказки и советы Василия Прокопьевича — без них «Литературные памятники» не обходились.

Все складывалось одно к одному. В начале 1980-х ВСКИ переехало с ул. Горького на ул. Марата и оказалось в соседстве с квартирой профессора Трушкина — буквально в трех минутах ходьбы. И в соседстве с его богатейшей библиотекой, к которой при надобности обращался кто-нибудь из редакторов. Мне довелось побывать в ней лишь однажды, уже на излете издательских лет, когда к 60-летию Иркутской писательской организации готовился цикл телепередач. Мне было поручено взять интервью у наших корифеев. С Трушкиным оно было записано на фоне книжных стеллажей, занимавших все стены его кабинета. Возможно, в архиве ИГТРК эта запись сохранилась.

И сам Василий Прокопьевич частенько заглядывал в издательство по пути из книжного магазина, чтобы похвастаться новым приобретением. Звучали его вдохновенные монологи, связанные, как правило, с находками редких изданий или любимыми с юности именами. Здесь было важно все. Он говорил стоя (обычно торопился), устремляя взор куда-то ввысь, и мы, глядя на него, тоже невольно поднимали головы от своих столов. Он вроде бы отдалялся от нас, но его «Друзья мои!» звучало призывно, отменяя паузы. При этом он не мог оставаться неподвижным: ноги чуть пружинили в коленях, задавая ритм речи. Всегда удивляло, как много стихов он помнил! Так бывает, если строки входят не только в голову, но и в сердце, а память сердца, как известно, крепче.

Поскольку ученый и книголюб был в курсе подписных изданий, то вовремя подсказывал нам, на что подписаться. С тех пор у меня на полке стоят пять томов уникального словаря «Русские писатели. 1800—1917», к сожалению застрявшего после перестройки на буквах «П—С». Кстати, восемь статей Трушкина о сибирских писателях вошли в этот словарь.

В 2019 году наконец вышел шестой том (буквы «С—Ч»), где в списке основной справочной литературы указана «Литературная Сибирь», составленная Трушкиным и Волковой. Об этом мне сообщила московский литературовед Е. Тахо-Годи, выразив надежду, что не забудут о трудах нашего земляка и в заключительном, седьмом томе.

В. П. Трушкин издавался также в Новосибирске, Красноярске, Кемерове. Его труды были по достоинству оценены в Институте филологии, истории и философии СО РАН (Новосибирск), где на рубеже 1980 — 1990-х годов мне выпало принять участие в ежегодных конференциях Сектора русской литературы Сибири (организаторы — ученые Л. П. Якимова и Е. А. Куклина). Могу засвидетельствовать: имя профессора Трушкина всегда упоминалось с большим уважением.

* * *

…В последний раз мы встретились с Василием Прокопьевичем весной 1996 года. В конце 1995-го обрушилось Восточно-Сибирское книжное издательство, местом моей работы стал Дом литераторов им. П. П. Петрова на ул. Степана Разина, где я занималась организацией литературных вечеров и встреч с писателями.

В апреле месяце было решено отметить знаменательную дату — 110-летие со дня рождения поэта Николая Гумилева. Возник вопрос: кто сможет рассказать о нем? И я вспомнила, как любил Гумилева Василий Прокопьевич, как читал нам в издательстве его стихи. Позвонила ему, предложила выступить с лекцией. Он охотно согласился, хотя писатели к этому времени разошлись по разным организациям и он числился членом другой, чей Дом литераторов находился на ул. Дзержинского.

Лекция была по обыкновению содержательной, но звучала тяжеловато, недоставало той приподнятости, с которой когда-то профессор произносил свои монологи. А через четыре месяца Василия Прокопьевича не стало…

Оглядываясь на прошлое, удивляюсь созвучию календарных дат.

В 2021 году отмечалось 100-летие со дня гибели известного поэта Серебряного века Николая Гумилева и 100-летие, с разницей в днях, со дня рождения литературоведа-сибиряка Василия Трушкина, отдавшего дань его памяти незадолго до своего ухода из жизни в 1996 году.

И еще одно совпадение, печальное и знаковое для иркутян.

Жизнь Василия Прокопьевича оборвалась одновременно с жизнью Восточно-Сибирского книжного издательства. И утрата третьей книги «Литературной Сибири» после ухода редакторов — словно предвестие наступающей разрухи в нашем царстве-государстве. Вместо обновления и ускорения, на что все мы так надеялись!

Он успел это почувствовать на себе.

* * *

Но не хотелось бы на столь грустной — притом вдвойне — ноте ставить точку. Важнее другое: судьба наследия В. П. Трушкина. Оно не должно пропасть втуне для новых поколений историков литературы Сибири, а это уже зависит от собравшихся в сентябре 2021 года на конференции, посвященной памятной дате.

Пока у меня на заметке не так много перекличек изысканий профессора с новым, ХХІ веком.

В 2000 году в газете «Зеленая лампа» опубликована статья Анны Трушкиной, дочери ученого, кандидата филологических наук, «Скитальческий мой сон…» — о поэте и переводчике первых десятилетий ХХ века Дмитрии Глушкове (псевд. Олерон), отбывавшем ссылку на берегах Лены и Ангары, одном из героев очерков ее отца.

В 1999—2001 годах в Иркутске выходила серия книг «Барка поэтов». Название серии — из 1920-х годов, так именовала себя группа поэтов, читавшая свои стихи на барке, пришвартованной к причалу Ангары. И был отзыв на это издание в журнале «Сибирь». Автор отзыва — Анатолий Столяревский (1949—2013), бывший студент профессора Трушкина, по его приглашению едва не поступивший в аспирантуру. Начав со стихов, Столяревский раскрылся в 2000-х как вдумчивый, эрудированный критик. В рецензии на поэтические сборники современной «Барки» он уважительно сослался на мнение Трушкина о «барочниках» прошлого века.

В 2012 году работами Трушкина об Олероне заинтересовалась Елена Тахо-Годи — доктор филологических наук, профессор МГУ им. М. В. Ломоносова, заведующая научным отделом «Дома А. Ф. Лосева», племянница А. А. Тахо-Годи, наследницы философа.

Валентин Курбатов, известный критик и частый гость в нашем городе, попросил помощи у иркутян в сборе материала для ее исследования. Просьба была передана мне, и снимки текстов Д. Олерона из «Тутурского сборника», хранящегося в фонде редких книг и рукописей Научной библиотеки ИГУ, вместе с копиями страниц из книг В. П. Трушкина были мной отправлены в Москву.

Работая над очерком, я написала Елене Аркадьевне, с тем чтобы узнать, насколько помогли ей иркутские материалы и какие публикации вышли в итоге. В ответ получила письмо со списком из пяти работ, опубликованных в 2012—2019 годах. Среди них ее статья 2019 года «Между В. Брюсовым и Г. Адамовичем. Перевод “Трофеев” Эредиа Д. Олерона и литературные споры начала ХХ в. [2-я публ., испр. и доп.]», издание «Олимпийских сонетов» Д. Олерона с ее комментариями (2012). В письме также сказано, что книги В. П. Трушкина помогли не только материалом, собранным из редких источников по биографии поэта, но и тем, что в них «приведены и собственные свидетельства, почерпнутые из его личного общения со вдовой Глушкова — а этого ни в каких архивах и публикациях не найти».

В 2017 году вышел роман иркутского писателя Александра Лаптева «Бездна» — о страданиях и гибели П. П. Петрова на Колыме. По признанию автора на презентации книги, для него одним из основных источников сведений о герое романа стал очерк В. П. Трушкина «“Как подобает истинным бойцам…”. Петр Петров: судьба человека и художника» из сборника «Друзья мои…».

Таких перекличек может быть больше. Залежи, поднятые В. П. Трушкиным, необходимы в осмыслении литературного процесса в Сибири как единого живого целого, к чему стремился увлеченный исследователь, и обращение к ним будет лучшим ему памятником.