Журнальный мир

Юбилей не задался. Расслабив узел модного галстука, Александр Николаевич Синельников раздраженно смотрел на действо, эпицентром которого был он сам.

Гости уже находились в том состоянии, когда причина и место не имеют значения. Лихой разгуляй взрывался то дружным: «Ура имениннику!» (при этом в сторону Синельникова никто не смотрел), то яростным «танцем животов» (публика на торжестве была зрелая и упитанная).

Черт его дернул пригласить Ленку на своё шестидесятилетие!

Как-то вечером, примерно за месяц до юбилея, он отправил ей СМС, наслаждаясь своим благородством и умением забывать обиды, уверенный, что она откажется.

Александр Николаевич прожил в первом браке двадцать пять лет. Через полгода после того, как отпраздновали серебряную свадьбу, он собрал чемоданы и ушёл к Ларочке.

Ленка не скандалила, но историю о своей тяжелой доле разнесла по всему городу.

Дескать, не нужна стала и оставил её муженёк без средств к существованию после двадцати пяти лет счастливой семейной жизни.

Про «счастливую» семейную жизнь и «без средств» было полное враньё!

Ругались часто, последние пять лет спали в разных комнатах, а сын вырос не в любви и радости. К тому же Синельников оставил Ленке большую квартиру в центре города, дачу в сосновом бору, дал денег на бутик элитной одежды, который она давно мечтала открыть, и определил ежемесячную материальную поддержку. Кроме того (ну, это само собой), все расходы сына, уехавшего после университета покорять Москву, тоже были на нём.

Только по-хорошему с Ленкой не получалось. Общаться перестали совсем, даже при встрече не здоровались.

Постепенно новая жизнь вытеснила из Александра Николаевича раздражение на Ленкино враньё и на то, что часть друзей, поддавшись на него, перестали общаться с Синельниковым.

Ларочка родила ему дочку, наладила быт, окружила теплом и любовью.

Незаметно пролетели десять лет. Сначала Синельников не хотел отмечать день рождения, потом думал перенести юбилей на следующий год – пандемия диктовала новые условия жизни, но Ларочка настояла.

– Надо обязательно отмечать, Сашунь! И день в день! – ласково нашептывала она ему перед сном, а когда он пытался возражать, закрывала его рот долгим поцелуем.

– Сашок, чет ты того! – навис над ним Леха Рогов, школьный товарищ и партнёр по бизнесу.

– Нормально! – Синельников наконец справился с узлом на галстуке, расстегнул две верхние пуговицы на рубашке, шумно вдохнул воздух и вытер салфеткой мокрую от пота шею.

– А Ларунчик где?

– Свету домой повезла.

Леха качнулся, аккуратно взял бутылку водки, разлил в рюмки до краев и сказал:

– За тебя, Сашок! Знаешь, как я тебя люблю?!

Леха давно, ещё с начала девяностых, обязательно покупал в дьюти фри «Фаренгейт».

– Леха, я скоро огурцы есть перестану!– возмущался Синельников вдыхая плотный шлейф аромата туалетной воды от Кристиан Диор.

– Ничего не огурцы! – возмущался Рогов. – Это запах океана!

– Лучше бы ты на океан поехал и нанюхался на год вперёд! – морщился Александр Николаевич.

Когда Ларочка вернулась с педикюра-маникюра, на который, по её возмущенному рассказу, нерадивой маникюрше потребовалось четыре часа, он сразу узнал этот запах. Он ни с чем не мог его спутать. Тогда впервые в жизни он смолчал. Сделал вид, что ничего не случилось. Просто он очень любил дочь и свой бизнес, который медленно, шаг за шагом выстраивал уже тридцать лет.

Вот только Ларочку он перестал хотеть, хотя она, начитавшись в интернете и наобсуждавшись в фейсбуке о снижении (с возрастом) либидо, сделалась в постели абсолютной затейницей.

– Любишь? – Синельников приобнял Лёху за шею.

– Очень! – ответил тот и ткнулся мокрыми от морса губами в щёку партнера.

Лёха развёлся после того, как, неожиданно вернувшись домой, застал жену, нежно ласкавшую язычком причинное место Синельникова-младшего. Он просто повернулся, ушёл хлопнув дверью и больше никогда не приходил в свою квартиру. Даже за вещами. Купил всё новое и стал снимать жильё, обязательно меняя его не реже чем раз в год.

Так же Лёха поступал и с женщинами.

Александр Николаевич тогда, первый раз в жизни, ударил сына по лицу и отправил с глаз долой в Москву.

Синельников-младший на отца не обиделся, но отгородился от него стеной вежливого молчания. Вот и теперь – прислал в подарок дорогие часы, с гравировкой на обратной стороне «Don’t worry, be happy!», а сам не приехал.

Синельников сначала убрал красивую коробку полированного дерева подальше, в нижний ящик письменного стола, а потом все же надел Бреге на левое запястье, под праздничный костюм.

Юбилей начался складно и весело. Приглашённый ведущий искрометно шутил, гости вкушали деликатесы и ждали, когда вечер украсит приглашённая звезда. Кто-то говорил, что Агутин, кто-то, многозначительно поднимая брови шептал, что Шуфутинский.

Ленка пришла в коротком платье с глубоким декольте.

«Подтяжку, что ли, сделала? Губы вроде силиконовые. Да и грудь больше, и выше стала», – Александр Николаевич с интересом рассматривал бывшую жену.

Когда, как пел Высоцкий, «дошло веселие до точки», к гостям вышел Леонид Агутин. Синельников понял, что в грязь лицом не ударил и многим утер нос, показав, что такое юбилей.

Он вышел на улицу немного освежиться. Конец мая. Теплый ласковый ветерок.

– А помнишь, двадцать пять лет назад была такая же погода, мы убежали с твоего дня рождения и ты любил меня на скамейке в парке? – Ленка выдохнула дым.

Её глаза горели, как огонёк сигареты, а он вдруг, не понимая, что с ним, притянул к себе давно уже нежеланную бывшую жену и начал жадно целовать губы, шею, грудь.

– Любовь вернулась?! – визгливый голос Ларочки за его спиной обещал феерический скандал.

– Да пошли вы все! – Синельников оттолкнул Ленку, отмахнулся от жены и, вернувшись к своему именинному столу выпил фужер водки.

Александр Николаевич не простил себе, что, не сдержавшись, ударил тогда сына. Он тяжело переживал, что они почти перестали общаться. Прошло уже десять лет, но Синельников так и не находил ответа на вопрос, который мучил его все эти годы.

Он часто просыпался ночью, выскальзывал из-под одеяла, придерживая ручку, аккуратно, чтобы не разбудить Ларочку, закрывал дверь в спальню, шёл на кухню и долго стоял у окна. Мысли роились, наскакивая одна на другую, то вдруг разбредались в потаённые уголки, и он бездумно смотрел на мерцающее название бара в доме напротив. Буквы складывались в какой-то узор, как цветные стеклышки в калейдоскопе его далекого детства, а потом снова становились буквами. «БарСук» – именно здесь Синельников познакомился с Ларочкой.

Он не находил ответа на вопрос, мучивший его все эти годы.

«Как, почему и зачем Лёхина жена всё это затеяла?!» – бесконечно крутилось у него в голове.

Александр Николаевич вытер обслюнявленную Лёхой щёку и, продолжая обнимать левой рукой, правой накинул на его шею нарядный, недавно развязанный галстук и, ухватив его уже обеими руками, начал душить Рогова.

«Мальчик хочет в Тамбов!» – голосил зал, хрипел, становясь красным как свекла, Леха, через открытое окно слышался женский визг.

Вновь обретая утраченную легкость и уверенность, юбиляр, чуть ослабив петлю, шептал Рогову:

– Любишь, сука? Любишь?!