Чужих речей абракадабра
Чужих речей абракадабра
Жабры
1.
«Настанет всей Америке кирдык», —
бубнишь себе под маской мизантропа
и прешь, точь-в-точь из 90-х бык,
на инфернальный свет ТЦ «Европа».
Всё Аннушка, что масло разлила,
она одна во всем и виновата.
И жизнь так зла, что не хватает зла
и злата.
Во всем разлито зло — я б так сказал.
А нас учили, что молчанье — золото:
живи себе, гуляй в торговый зал,
купи вина, грусти потом без повода.
2.
На службу — продери глаза, вставай! —
с проспекта Дериглазова езжай.
В аквариуме красочных витрин,
один с толпою праздной на один,
внимаю гад морских подводный ход,
в ответ синхронно открывая рот —
ну точно идиот.
В сантехнике с названьем «Водяной»
все норовят поговорить со мной,
а я хотел бы отстегнуть улыбку
и, перевоплотившийся в улитку,
ползти домой.
…Водиле ранят душу купола,
а мне — чужих речей абракадабра,
но как порой рутина не брала б
за жабры,
и я, и он — мы все придем домой,
где счастья все же нет, но есть покой,
горячий ужин с рюмкой или чаем,
где мы перед экраном засыпаем,
снимая каждый с плеч свой шар земной.
3.
Носом на кухне клюешь в полвторого,
зуд сочинительства давний кляня,
мол, на работу с утра, а другого
времени нет у меня.
Жил себе юный страдалец, который
выл по ночам на луну.
Нынче же дайте мне точку опоры —
облокочусь и усну.
Мир примиряет с собой понемногу,
приумножая печаль,
вот и привычка к изящному слогу
счастья прибавит едва ль.
Бьешься об лед бытия глупой рыбой,
чаешь заветный покой.
Странный был выбор… А был ли он, выбор,
всю эту жизнь, боже мой?
<Из старых тетрадей>
На Херсонском кладбище при церкви Всех Святых
он курил у Богдановича могилы
в окруженье нас, беспечных, молодых,
под надзором пристальным супруги милой,
и, казалось, думал: «Эк меня и занесло»,
а его верблюжьи губы чуть дрожали.
Так, дорогой в Царское село,
сидя на санях, размышлял Державин.
Он приехал в Курск до неприличья стар,
говорящий памятник, свидетель акмеизма,
честно отрабатывая скромный гонорар
байками про Бродского, стихами и харизмой.
Всех благословлял, когда обратно уезжал.
Через годы, через расстояния
руку бы пожать его, что так и не пожал:
побоялся разочарования.
Белый налив
Молодость зеленая — постой-ка,
наливайся соком добела.
…Вместо сада будет новостройка,
заревет бензопила.
Или неминуемая осень
от родных ветвей наверняка
оторвет тебя, ударит оземь
и намнет бока.
Этот вкус забудется едва ли,
кисло-сладкий. Во дворе у нас
падалицу в детстве собирали
на грядущий Спас.
* * *
Запасай, народ, попкорн:
все поставлено на кон:
далеко за черным лесом
Пушкин баттлится с Дантесом
из-за бабы — повод веский,
ибо нефиг жить по лжи.
Шли, читатель, эсэмэски,
Александра поддержи.
Пусть поэт, проливший кровь,
нашу чувствует любовь.
Говорят, что пуля — дура,
не захочешь — попадет.
Русская литература
дорого берет за вход.
Это кто там из засады
нагло лезет через задний?
Шишел-мышел, Мышкин-князь,
с корифеями вась-вась.
За пучок таких в базарный
день дают по три рубля.
Глядь, уже сидит, бездарный,
у руля.
Я трамвайный хам и быдло,
за державу мне обидно.
Бамбарбия кергуду,
тихо катим в Катманду.
Рулевой, остановите
Землю!
Я сойду.
Железнодорожный романс
Она придет с работы поздно,
но проводить не опоздает.
Когда б не пять минут до поезда,
остался б насовсем? Кто знает.
Как в фильмах (в резком замедлении),
ее рука моей коснется —
и все былое — на мгновение —
романсом пошлым отзовется.
За пять минут натарабаришься:
«Я встретил Вас» и все такое.
Ах, не травите душу, барышня,
багаж мой — книги и спиртное.
И что до сердца Вам, где бонусом —
любви большой воспоминания?
Вот скорый зашипел и тронулся
в ночь — не до скорого свидания.
Лицейскому другу
Возьми такси до Луначарского…
В. Косогов
Пойдем по улице по Ленина,
вдоль развлекательнейших комплексов,
где с пожилыми джентельменами
гуляют девочки без комплексов.
Я рад, что в этом бестиарии
найдется место нам, что есть и
места, где могут пролетарии
присесть и заказать по двести
грамм — под селедочку — «Столичной»
и выпить как во время оно
за Гнойного, за рэп античный
и за стихи Оксимирона.
Но если гнаться за признанием
и петь под дудку ляжет карта,
гори оно все ярким пламенем,
как небеса над драмтеатром,
где Пушкин воздымает голову,
забронзовев, и, вне политики,
срать на него хотели голуби
и на собравшихся на митинге.
А мы с тобой за все хорошее,
за удаль времени гусарского
отъедем безвозвратно в прошлое,
возьмем такси до Луначарского.