Чёрный волк
Чёрный волк
Колонна вышла из Моздока рано утром, когда заря только окрасила небо багряными красками. Старшим в дороге был назначен командир отряда. Когда остался позади последний осетинский блокпост и машины въехали на чеченскую землю в небе зависла вертушка. Она бороздила облака, то улетая вперёд то, появляясь откуда-то сбоку. С ней было спокойнее. Но, несмотря на прикрытие сверху, бойцы, сидящие в кузовах автомобилей и на броне «бэтээров», ощетинились в разные стороны стволами автоматов.
Отары овец паслись на невспаханных полях, иногда лениво поглядывая на растянувшуюся на несколько километров по дороге и пылящую почём зря гусеницу. Когда подъехали к перевалу, колонна остановилась.
Командир отряда – полковник Макеев, немногословный русоволосый великан, выпрыгнул из кузова. Он внимательно осмотрел окрестности. Впереди притаилось узкое ущелье, справа от которого ниспадал небольшой водопад с пенящимся каскадом. Две горы, поросшие седыми мхами, возвышались по обеим сторонам, как старухи. Макеев кивнул взводному Карташову.
– Валер, назначь в пеший дозор семь человек, пусть прочешут вон ту высоту и ущелье, – он показал Карташову пальцем, – как только взвод перейдёт на ту сторону ущелья, доложат по рации, что путь свободен. Вертушка их сверху прикроет, если что… – и отвернулся с тем, чтобы достать носимую радиостанцию и связаться с летунами.
Небольшое село Кара-Юрт прилепилось к горному хребту. Несколько десятков домов, две длинных улицы и бахча. Вот и всё село.
– Константин Иваныч, – командир отряда, который меняла команда Макеева, разливал по алюминиевым кружкам горячий крепкий чай, – особенно ничего примечательного в округе нет. Я так понимаю, отряды здесь выставлены лишь для того, чтобы перекрывать горную тропу. По этой артерии караванами доставляют на Кавказ оружие, наркотики и деньги для терактов. Жить будете в палатках, мы их вам оставляем. Пищу придётся готовить самим. Кухня походная тоже есть. Посты выставлены по периметру села, два выносных. Секреты и засады будете выставлять по мере надобности. С электричеством у нас перебоев не было.
– А как местное население? – Макеев прихлёбывал пахучий чай вприкуску с кусочком твёрдого прессованного сахара.
– Местное население вроде бы ничего. С понятием, – майор улыбнулся, – взаимоотношения довольно терпимые, только если твои бойцы косячить не будут. Спиртным здесь не торгуют, да и не принято это у них. С главой администрации сами познакомитесь. Неплохой джигит. Хлеб пекут две женщины: мать и дочь. Цены не загибают. Дочь – красавица, но кадрить её не советую, ваххабитская вдова. Вот вроде бы и всё.
– Ну, тогда, счастливого пути, майор, – Макеев крепко пожал предшественнику руку.
– Да, совсем забыл, Иваныч, – и майор понизил голос, – завёлся у нас тут недавно диверсант.
– В смысле?
– Ну, гадит нам кто-то и по-мелкому и по-крупному.
– Из местных?
– Я думаю, что да. Больше некому. Места знает хорошо. То растяжку поставит на тропе, то наши переставит. Подстрелил часового неделю назад, ранение пустяковое, но всё-таки. И везде оставляет волчьи следы, иногда клочок шерсти. А в прошлом месяце подорвал машину из комендатуры: один двухсотый, так повесил на ветку волчий зуб, заметили, конечно, не сразу – на чёрной нитке висел.
– Чёрная кошка?
– Да я так думаю, что он об этой кошке и слыхом не слыхивал. А, и записку нам подбросили как-то. На – гляди.
Макеев развернул смятый листок, который ему протягивал майор. На тетрадном листке в клеточку было нацарапано: «Руски ухады, а то тебе месть Кара Борз».
– Ого, и как понимать это? – Макеев смотрел на майора сверху вниз.
– Ну, место называется Кара-Юрт. Что означает чёрная юрта.
– С этим можно поспорить: Юрт переводится с тюркского и как пастбище, и как место, жилище, и даже как Родина.
– Вот видишь, Иваныч, ты сам мне лекцию об этом прочитать можешь. А Кара Борз – это Чёрный Волк. Волк вообще у них священное животное.
– Понятно, – Макеев задумчиво поглаживал подбородок.
– Бывай, товарищ полковник. А с волком этим поосторожнее, береги ребят. Думаю – недельку по горам порыскаете и найдёте этого Борза, слишком уж он, и вправду, оборзел, – и майор сам рассмеялся своей шутке.
Первый звоночек прозвенел ровно через неделю. Старшина первого оперативного взвода рано утром подорвался на противопехотной мине. Парня сильно посекло осколками, и его сразу же отправили в госпиталь «Северный» вертушкой.
Макеев срочно собрал офицеров в штабной палатке.
– Кто стоял ночью на первом посту? – Макеев внимательно разглядывал командиров двух взводов.
– Сержант Разов, товарищ полковник, – командир первого взвода лейтенант Дроздов не поднимал глаза на командира, как будто он и был виноват в случившемся.
– Давай его сюда, Дроздов!
Лейтенант молча поднялся и вышел из палатки, махнув брезентовой полой.
– Какие мысли будут? – командир достал из кармана пачку сигарет и, чиркнув зажигалкой, закурил.
– Старшина за водой пошёл, – на полковника поднял взгляд капитан Старков, – колодец в пятидесяти метрах от расположения отряда…
– Это нам известно, – Макеев перебил капитана, – короче…
– А тропа только одна, – невозмутимо продолжал Старков, – примерно в тридцати метрах от ПВД, прямо на тропе стояла МОНка, сработала на движение. Причём поставили её сегодня ночью – в этом никакого сомнения нет. Вокруг крупные волчьи следы.
– Волчьи? – вступил в разговор врач отряда Корнев. – А почему ты так думаешь? Может, собачьи?
– Волчьи, Владимир Андреевич, – продолжал Старков и перевёл взгляд на доктора, – я их с другими не перепутаю. Дядька у меня в лесничестве работал. Порою лес обходили с ним по нескольку десятков километров. И причём как будто вожак кружил, они так дичь загоняют. Волчьи, это точно.
Разговор прервался, потому что в палатку, подталкиваемый сзади взводным, кряхтя, заходил крепкий черноволосый сержант. Он огляделся по сторонам, зайдя со света в полумрак. Затем нашёл глазами командира и встал по стойке смирно.
– Разов, доложи-ка, мил друг, как службу ночью нёс? – Макеев пристально разглядывал сержанта.
– Да вроде бы всё как всегда, товарищ полковник, – засопел сержант.
– Ты давай не темни, – подал голос взводный, успевший по дороге расспросить часового, – рассказывай, как мне говорил.
– Да под утро заморочило меня слегка, – неуверенно продолжал Разов.
– Заморочило? Это как же? Закемарил? – Макеев стряхнул пепел с сигареты.
– Может, и закемарил, командир. Но только показалось мне, что на тропе, что к колодцу ведёт, ну на той самой, призрак появился.
– При-и-и-зрак? – протянул Старков.
– Призрак, – в голосе сержанта появилась уверенность, и он перевёл взгляд на капитана, – белый силуэт, как человек вроде, призрак – кто же ещё? Мелькнул и пропал. Я совсем уж было собрался дежурному по рации доложить, да подумал – померещилось. Луна спряталась как раз – я и думаю, ветки от платанов в тень попали. И захороводили. И главное – ни звука, ни шороха. Только тени от платана на том месте. Знать бы, что так вот случится.
– Эх, Разов – Разов, – Макеев поморщился, – если бы доложил по команде, как положено, не улетел бы твой боевой товарищ в госпиталь.
– Да я и сам понимаю, товарищ полковник, – Разов сморщился и заморгал глазами, – подумал, померещилось, да и стыдно признаться – побоялся: на смех меня ребята поднимут…
– Да какой уж тут смех, тут плакать надо. Иди, сержант, неси службу, – Макеев бросил сигарету на земляной пол, придавив окурок каблуком армейского берца.
Когда Разов вышел из палатки, Макеев быстро и в деталях передал офицерам рассказ командира предыдущего отряда про Чёрного Волка и даже записку показал. После чего в палатке повисла тяжёлая пауза.
– Может, и в правду показалось сержанту? – доктор нарушил молчание.
– А мина? – поднял на него взгляд командир второго взвода Карташов.
– Да стояла она тут, наверное, не одну неделю, а старшина наш только сегодня на неё наткнулся.
Старков рисовал прутиком на земле узоры, потом бросил ветку через левое плечо и повернулся к врачу:
– Исключено, Владимир Андреевич, мы с сапёрами каждую пядь вокруг просмотрели. МОНку сегодня ночью поставили.
– Разову простительно, док, он в первый раз на Кавказ приехал, – Макеев тоже смотрел на врача, отчего тот поёжился, – а тебе, стреляному воробью, стыдно в призраков верить. Завтра у нас по горам да ущельям белые кони в кроссовках поскачут. Это, Владимир Андреич, тот самый Чёрный Волк, который нам мстит.
– Неуловимый Джо, – осклабился Карташов и зло сплюнул под ноги.
– Так тот никому не нужен был, Валера. А этот нам нужен. Ой как нужен. Это он только начал, вкус крови почувствовал, – продолжал Макеев, – значится так – командиры взводов будут у нас заниматься службой. Ты – док, своими вопросами. А к тебе Саша, – и тут Макеев просто посмотрел на Старкова, – у меня будет особое задание. Даю тебе две недели, чтобы извести этого призрака. Об этом будем знать только мы пятеро. Попрошу товарищей офицеров об этом никому ни гу-гу. А то вся операция потеряет смысл. Что и как, это мы все вместе прикинем. Докладывать о результатах будешь лично мне каждый вечер. Понятно?
– Есть, – просто сказал Старков.
– Вот и ладно. На хитрую задницу найдётся прибор с винтом. Достанем мы этого Кара Борза.
Весь день Саня Старков ходил как потерянный. Он что-то шептал, шевеля губами, размахивал руками, чертил пальцем в воздухе знаки, а иногда, резко развернувшись, направлялся в другую сторону.
К вечеру он решительно вошёл в командирскую палатку.
– Я вот что думаю, Иваныч, если это кто-то из местных – то их от меня отвлечь надо. Чтоб думали, что я «казачок засланный». Может быть, найти ребят, недовольных сегодняшним порядком? То да сё – поговорить с ними, что хотел бы в горы уйти, стать настоящим джигитом…
– Не получится, – Макеев снова достал из кармана пачку сигарет и принялся щелчком выбивать одну из них, – времени у нас мало. Горцы народ осторожный. Это тебе тут пару годков пожить надо.
– А что если, – вступил в разговор Корнев, – сделать из нашего Сани пьяницу горького?
И Макеев, и Старков даже не сообразили сперва, о чём это доктор. Первым в себя, как и полагается, пришёл командир.
– Вот это ты, Андреич, выдал! Не пойму я, про что ты?
– А вот про что, – и Корнев хитро сощурился, – ты же говорил – местные не пьют, спиртного я имею ввиду. Так?
– Ну, так, и чего?
– А если наш офицер постоянно будет пьяным – на улице, в кафе сельском и везде, короче. Они по-любому к нему будут относиться по первости враждебно, а потом рукой махнут. Мол, никчёмный человечишко, и бдительность потеряют.
– И чего мне каждый день горькую пить? – вступил в разговор капитан. – Так сопьёшься раньше времени.
– Не обязательно, – повернулся к нему доктор, – ты что пьяного изобразить не сможешь? Не валяться на улице, конечно, а так – вести себя не вполне адекватно.
– Так-так, понимаю, – теперь уже заулыбался Макеев, – но я же говорил, горцы народ внимательный и очень осторожный. Могут не поверить…
– Поверят, – хлопнул себя ладошкой по ляжке Корнев, – я тебе Саня такие капли дам – зрачок будет, как у совы – во весь глаз, а под губу нижнюю ватку будешь класть, спиртом смоченную, разить от тебя сивухой станет за три километра. И вот в таком виде садишься ты в чайхану, в руках у тебя фляжка, ну – или бутылёк за пазухой, ты, знай – из неё прихлёбывай да отключайся время от времени. Через эту чайхану, почитай, все местные мужики проходят. Может, что и услышишь, может, чего и увидишь…
– Есть одно но, Андреич, – усмехнулся Старков, – языками не владею…
– А вот тут ты не прав, – в свою очередь перебил его командир, – здесь с десяток национальностей живёт. Родные языки порою не похожи один на другой в корне. Язык общения для них – русский, а это нас полностью устраивает.
– Ладно, – Старков разминал ноги от неудобной позы, в которой так и застыл с самого начала разговора, – раз совет в Филях постановил, значит, превращусь в никчёмного и потерянного для общества человека. Только как бы кто из своих не прибил.
– Об этом не беспокойся. По ночам будешь выходить в свободный поиск. Обо всём докладывать по окончании каждой засады, Саша. Примечай всё, даже самые, как тебе кажется, мелочи. Одна голова хорошо, а две, или даже больше, – тут он, одобрительно, посмотрел на Корнева, – лучше. Будешь брать с собой только самое необходимое: фонарик, карту, рацию носимую, два боекомплекта, да чего я тебя учу – не первый год замужем.
– Понял, командир, – Старков, скинув с себя сомнения, мучившие его весь день, потихоньку наполняясь азартом, как собака перед охотой, – всё необходимое возьму. Подумаю над этим хорошенько – только: рация не нужна, может заскрипеть в самый неподходящий момент, если услышите звуки боя – подскочите меня прикрыть. Волк этот поблизости всегда, вот и я буду пасти его. Постараюсь быть либо на шаг впереди, либо за его спиной. И боекомплект один. Хватит. Брать буду только калибр 5,45, несколько эфок и один рожок с трассерами. Если возьмут меня в клещи, вдруг этот перец не один работает, трассерами покажу направление при вашем подходе, – и Старков вопросительно посмотрел на Макеева.
– Согласен. Добро, – на секунду задумавшись, сказал тот.
Солнце потихоньку пряталось за горы. Их вершины, покрытые снежными шапками, сыпали вниз снежную крупу, превращавшуюся в лёгкую дымку, достигая предгорий.
Из села потянуло запахом сгоревшего кизяка. Саня тенью промелькнул мимо караулов, выставленных по периметру военного лагеря и, сторонясь дороги, свернул в частые посадки из невысоких деревьев.
«Сначала обойду кишлак, посмотрю – кто чем дышит. А потом прочешу близлежащую местность» – сказал он сам себе и сразу испугался. Ему показалось, что сказал это вслух. Но вокруг царила тишина и умиротворение, природа засыпала на время прохладной южной ночи, лишь со стороны села слышались звуки, характерные для мест, где живут люди: мычание коров, кудахтанье куриц, плач ребёнка.
Эти звуки успокаивали Саню, настраивая на спокойный лад – будто и нет никакой войны. Но он, сбросив оцепенение, настроился на рабочее настроение.
Прокравшись вдоль деревьев, прилегающих к окраине Кара-Юрта, он занял удобную наблюдательную позицию. Пролежав минут двадцать, поднялся повыше и, найдя на горе небольшую площадку, подстелив под себя коврик снайпера, достал ночник и принялся внимательно осматривать село.
Схему села нарисовал ему прапорщик Колесниченко. Серёга Колесниченко был давнишним приятелем Сани. На плечах Серёги лежали очень непростые и нужные в командировке обязанности – кормить личный состав подразделения. И надо заметить справлялся с этими поручениями прапорщик мастерски.
На какое бы место и в какое бы время года ни приехал отряд – Серёга на второй день обзаводился нужными знакомствами, так как от природы был весёлым и контактным парнем.
Вот и здесь в Кара-Юрте через неделю все местные жители уже приветливо здоровались с ним.
Первый час ничего примечательного Саня не заметил, после двух часов ночи, когда село полностью уснуло, и луна стала прятаться за перистыми облаками, подмигивая бойцу то левым, то правым глазом, он услышал, как стукнула калитка.
Из дома вышел человек, он огляделся по сторонам и уверенно зашагал по дороге в сторону зелёнки.
Саня быстренько скатал коврик, прицепил к ремню, взял автомат на ремень и, крадучись, последовал за неизвестным.
Человек нёс в руках вещмешок, шёл уверенно и даже непринуждённо, по сторонам не смотрел и наверняка знал цель своего похода.
Саня бесшумно крался по обочине дороги, метрах в трёх – то пригибаясь к земле, то передвигаясь короткими перебежками.
Дорога поюлила по перелескам и начала карабкаться в гору. Здесь пришлось поубавить пыл, так быстро перемещаться уже не получалось: мешали камни, на которые время от времени натыкались армейские берцы.
Человек бодрой походкой продолжал свой путь, пока не вышел на горную поляну. Вокруг костра сидели чабаны и кипятили чай. В нос Сани сразу ударили запахи крепкого чая и табака.Кавказская овчарка, лежавшая у костра, подняла голову, принюхалась, лениво встала и поплыла в сторону разведчика.
Саня, чертыхаясь, встал на ноги и быстренько ретировался. Встречаться нос к носу с охранником овечьих отар не входило в его планы.
– Ну, рассказывай, военный, чего ночью видел или слышал? – Макеев расположился на кресле, сделанном из зелёных армейских ящиков из-под гранатомётных выстрелов.
– Ничего особенного, Иваныч, чабан сегодня ночью попутешествовал слегка.
– А чего-нибудь необычного не заметил в его путешествии?
– Проводил его до лугов, посмотрел на жизнь простых чабанов, потом, правда, с собачкой в прятки пришлось поиграть, но сыпнул на тропу табаку, она интерес ко мне потеряла. Потом ещё с часок понаблюдал и до дому. Через час рассвело.
– Ну, так. Чего сказать тебе, Саня, быстро только кошки родятся. Продолжай наблюдение. С твоим разложением денька три подождём. Можешь отдыхать.
Саня вышел из штабной палатки и отправился к своему другу Серёге Колесниченко.
Пункт временной дислокации жил своей жизнью: взвод Карташова отрабатывал вводную – подъём по тревоге и выдвижение на позиции в случае нападения на ПВД или обстрела.
Дымила походная кухня, бойцы, переговариваясь, шли за водой, часовые вглядывались в окрестности, а около палаток нахально паслась местная корова, иногда кося на людей в камуфляже перепончатым глазом.
– Здоров, Серёга, – Старков присел рядом со старшиной.
– И тебе не хворать, – тот невозмутимо чистил картошку, пряча в уголке рта «беломорину».
– Ничего не слыхать в нашем дворе и его окрестностях?
– Пока вроде бог милует, – Колесниченко понизил голос. – Насчёт задания твоего, Саня – откровенных боевиков в селе нет. Все в горах. Приходили зимовать, да как солнышко пригрело – опять воевать отправились. Мадина, это которая нам хлеб печёт, и вправду вдова ваххабитская, но она, на мой взгляд, на такие штуки не способна, жидковата…
– Думаешь?
– Я их, знаешь, сколько повидал, думаю, не она это. Дальше – чабаны, отары у них большие, люди в селе, по горским меркам, небедные. За отарой уход нужен, тут не до баловства. Овцы – продукт стратегический, можно сказать, единственно жизненно-важный. Земля здесь никудышная, в огородах – сам видел – айва да дыни иногда. Остаются наш глава поселения, чайханщик и малый один – он вроде как пришибленный слегка. Во время первой войны ещё контузило его прилично, вот крышу у него и сносит время от времени.
– Это как?
– Да, говорят, находит на него: может в горы убежать – его потом с фонарями ищут, то орать начнёт – сутками напролёт. Для него родные клетку деревянную соорудили. Вот и сажают его под замок иногда – а он орёт, как потерпевший, да прутья от клетки грызёт.
– Понял, старшина. Спасибо тебе. Присмотрюсь. Может, упустил кого?
– Может, и упустил, Сань. Народу вроде в селе не так уж и много. Понаблюдаю ещё – приходят людишки: кому инструмент напрокат нужен, кто молоко на сахар меняет. Попытаю…
– А народ-то к нам как, ну настроен вообще?
– Да по-разному: но откровенно никто власть не хает, осторожничают, да и открыто нас приветствовать побаиваются. Хотя в одном все сходятся – при нас порядка и закона побольше. Горцы – народ справедливый.
Саня Старков второй день «разлагался» в чайхане. Расположившись на циновке, он заказывал себе чай, время от времени подливая в пиалу пойло, доставая бутылку из-за пазухи. Спирта в ней было немного, в основном вода, но разило сивухой за километр.
Чайханщик Ваит вначале только морщился, в чайхану люди в первый день вообще не заходили. Косились недовольно на русского пьяницу и, перекинувшись парой фраз с хозяином, уходили.
На второй день Ваит нашёл компромисс, с русскими ссориться было не в его планах, заходили они часто и заказывали много. Чайханщик перенёс Санину циновку в дальний угол, была бы его воля – отгородил бы это место частоколом, но и этого хватило. Местные вернулись. Садились за чаепитие, разговаривали, смеялись, но потом перестали обращать на Саню внимание – только морщились от запаха спиртного.
Саня в разговоры не лез, да и разговаривать с ним никто не стал бы. Пользы от его сидения на Шипке пока не было никакой. Разговоры велись о погоде, о дождях, о заболевшей корове, об урожае айвы – короче, полный порожняк.
– Ваит-джан, налей ещё чайку, пожалуйста, – Саня приоткрыл сначала правый, потом левый глаз.
Чайханщик уже нёс ему пузатый чайник, затем, ловко убрав со стола пустой, поставил перед ним новый.
– Зачем пьёшь, Саня?
– Так жизнь такая, Ваит, не мы такие. Что ж ещё тут делать, скука.
– Может, тебе манты или шашлык? А то не кушаешь совсем, только пьёшь водку свою, – Ваит поморщился. – Одна женщина спрашивала уже – что этот русский тут водку пьёт, у него дома, что, не продаётся?
– Насмешила… конечно, продаётся. Нет, доттага, есть не хочу совсем.
– Ты хороший воин, Саня, хороший джигит. Зачем пьёшь только – не пойму.
– Да я и сам не знаю.
– Ты перестань, Саня. Надо домой вернуться, а пить будешь – горы этого не любят. Останешься здесь. Навсегда останешься.
– Может, ты и прав, Ваит. Буду помаленьку прекращать.
– Вот и молодец, – Ваит, довольно улыбнувшись, уже отходил от него.
Старков, постучавшись о деревянную стойку, стоял на пороге командирской палатки.
– А, заходи, Саня. Похмелить?
– Хоть ты не подкалывай, командир, – Саня, откинув полог, зашёл и сел напротив Макеева.
Тот разглядывал карту, иногда делая на ней пометки красным карандашом.
– Ну, рассказывай, – командир отодвинул карту и ловко закинул карандаш в гранёный стакан.
– От чайханы пока результатов никаких, правильно ты говорил: местные народ осторожный и внимательный. Информации больше от Колесниченко, он слово заветное знает, наверное. Ему горцы душу готовы раскрыть.
– А ночные вылазки как?
– Прошерстил окрестности вдоль и поперёк. Результата пока ноль.
– Ну, этого и следовало ожидать. Волк – осторожный зверь. Он после каждой вылазки затаиться должен. Это мне и предыдущий командир говорил. Хитрый и очень расчётливый противник. Ты продолжай поиск, Саня. Не останавливайся, снайпер как работает – знаешь?
– Знаю, командир. Сутками цель высиживает.
– То то и оно, капитан. А тут цель сложная, неделями вокруг неё ходить надо, а может, и месяцами. Но ты тоже не пальцем деланный. Мне про твою службу в Таджикистане кое-что тоже поведали. Занимайся, Саня.
Ночью Саня устроил лёжку под огромным раскидистым дубом. Тот стоял на сопке, и окрестности просматривались очень хорошо с трёх сторон, с четвёртой – мешала зелёнка.
Пока село ещё не уснуло, Старков решил пораскинуть мозгами. Иногда это очень полезно, все знают.
Он взял в руки прутик и уселся спиной к стволу дерева.
«Ага, так и запишем: чайханщик Ваит – фигура в селе известная, днём он всё время на виду, человек уважаемый. В чайхане ему помогают два сына-подростка и старуха. Свой дом, довольно неплохой, недалеко от рабочего места, значит. Продукты для чайханы привозит ему старик на мотоцикле с коляской, два раза в неделю привозит. А вот ночью, что делает чайханщик ночью? Хотя, если весь день как белка в колесе крутишься – какие ночью приключения? Ночью спать надо!»
Саня отломил от прута веточку и положил на землю.
«Номер два – сумасшедший Лом-Али. А может, он только прикидывается умалишённым? Сделает дело и орать, как резаный, начинает? Хотя так светиться настоящий волк не стал бы… ну, так или иначе, со счетов его сбрасывать пока не будем…»
Он опять обломил веточку и положил рядом с первой.
«Номер три – глава поселения. Скорее нет, чем да – в разъездах всё время, опять же на виду. Кто-нибудь что-нибудь увидел или услышал бы. Да и предыдущая смена хороводила тут по этому призраку, если только сообщник или один из сообщников…»
Третья веточка легла на поляну, рядом с двумя предыдущими. А прут полетел через левое плечо.
Со стороны села потянуло дымом. Он вначале поднимался вверх, а затем рассеивался от дуновения прохладного ветерка и стелился по траве.
Кизяком топят – Саня шмыгнул носом.
Над горами взошла луна – круглая и жёлтая, как апельсин – какие бывают только в детстве.
Капитан взялся за цевьё автомата, чтобы переложить его поудобнее, и вдруг почувствовал, как по телу побежали мурашки. В воздухе повисло напряжение, и даже звуки на секунду затихли. С той самой, не просматриваемой, стороны зелёнки что-то уже происходило, но что – этого Саня пока не понял. Он на секунды замер, и тут же ему в нос ударил резкий и неприятный запах то ли слежавшейся шерсти, то ли псины. Капитан поднял глаза и оцепенел. Слева – метрах в трёх, в лунном свете, стояли два волка, стояли и спокойно рассматривали Саню в упор. Появились они бесшумно, как будто выросли из-под земли. Один – крупный, лобастый вожак чёрного окраса и поменьше – серый с подпалинами матёрый.
Глаза волков светились в полумраке, как горящие угольки.
«Сколько раз по следам вашим ходил, а увидеть вот так – впервые довелось, – промелькнуло в голове. – Вот он Чёрный Волк! Да только не два их, минимум с десяток – остальные в засаде, команды ждут.
Саня, не торопясь, перевёл руку с цевья автомата на курок, а второй рукой медленно достал из разгрузки армейский нож с костяной ручкой.
– Я для вас трудная добыча, братцы, – шёпотом произнёс он, – не ровён час троих из ваших положу…
Серый волк поскулил, чуть слышно, ему в ответ. Но чёрный стоял как изваяние, глядя глаза в глаза. От чего Саня поёжился, но взгляда не отвёл – нельзя. Видно было, что животным неприятны незнакомые запахи: ружейного масла, стали, прокопчённого на кострах камуфляжа. Они переминались с лапы на лапу, видимо, думая – нападать или нет.
Волки исчезли так же мгновенно, как и появились. Сане даже вначале подумалось – а не показалось ли всё это, а может, и его заморочило, как сержанта Разова тогда. Но сколько он ни таращил глаза в разные стороны, сколько ни смотрел в ночник – волков и след простыл. И следов не отыскал – тропа каменистая.
– Вот и славно, всё правильно сделали, парни, – сказал Саня в темноту и сам удивился, каким чужим показался ему свой голос.
Несколько часов просидел Саня, прислонившись спиной к дубу, отходя от произошедшего. И только прохладный ветер с гор да ещё рассвет привели его в чувство. Спать не хотелось совсем – ещё вечером он применил старый армейский метод – ложка растворимого кофе с глотком чистого спирта. Сон отбивает напрочь, и глаза – как два фонаря, только под утро голова кружится, и тошнит слегка.
Но не зря говорят на Руси – пришла беда – отворяй ворота. Хотя беды никакой не приключилось, но могла. Могла.
На рассвете Саня скатал снайперский коврик, проверил разгрузку, пару раз зевнул и осторожно двинулся в лагерь.
На тропинке, которая была уже на подходе к кишлаку в одном месте – его больно укололо в сердце. Стоп, боец! Саня присел на корточки, отсоединил от «калаша» шомпол – несколько раз ткнул в землю вокруг, чисто. Затем приподнял траву слева, справа. Всходящее солнце ослепило глаза, и на долю секунды в полуметре впереди на тропе что-то ярко вспыхнуло и пропало. Саня гусиным шагом прополз это расстояние и ножом поддел зелёную проволоку. Натянута у самой земли, припорошена грунтом. По ниточке, по ниточке. Вот она растяжечка. На меня? А на кого же ещё? На меня. Выследил волчара, а может, ему те – ночные шепнули.
Вжжж, вжжж, чпок, чпок. Саня успел только свалиться куда-то вправо. Над ухом прожужжала пуля. Он перекатился с места, в которое упал, схватил автомат и прицелился. Только вот куда стрелять. Саня зорко, очень внимательно огляделся. Вон там впереди, метрах в десяти качнулась ветка. Вот ты где, Кара Борз. Обойду-ка я тебя слева. Саня аккуратно выдвинулся по-пластунски. И, рывком поднявшись, кинулся к месту засады. Такой прыти призрак от него не ожидал, на долю секунды показался. Мелькнул впереди и сразу пропал.
Саня преследовал его, пригибаясь к земле, где-то замирая, где-то прячась за деревья и пригорки.
«Невысокого роста, очень подвижный, юркий, можно сказать. В маскхалате зелёного цвета – наш армейский. Местность знает феноменально, двигается уверенно, где-то семенит. Где-то перепрыгивает препятствия, как кошка. Пацан? Похоже, что подросток или девушка. Та – Мадина, которая хлеб печёт, высокая, стройная. А этот – вьюн вьюном. Всё потерял я его. Сейчас отдышусь. Прочешу лес».
Саня дышал и не мог надышаться, как тогда в Таджикистане. Впереди послышался треск веток. Саня спрятался за кустом и навёл автомат на звук. По тропе, еле-еле передвигая ноги, тащилась старуха. На горбе у неё помещалась огромная вязанка хвороста. Бабка шла прямо на Саню. Саня оглядел её с ног до головы. Чёрный платок, чёрное платье с длинным рукавом, юбка в землю, на ногах калоши. Она опиралась на палку, кряхтела и стонала. Тяжеловат груз для тебя, бабушка. Глаза полузакрыты, губы плотно сжаты, орлиный нос, бровей почти нет – да и немудрено, лет-то, наверное, под сто. Слева под глазом небольшой, но заметный шрам. Бабка остановилась в нескольких саженях от Сани, горестно вздохнула, вытерла рукавом солёный пот и поплелась дальше. Она прошла в паре метров от капитана, не заметив его в густом кустарнике.
«Всё, охота закончена. Всю масть ты мне перебила, мать. Светиться нельзя, хоть и старая бабка, но горянка – внимательная. Запомнить может».
Саня посидел ещё минут двадцать и выдвинулся к месту засады.
«Вот здесь я сидел на корточках. Стреляли по мне оттуда. Ага. По ниточке. «Эфка» у корней дерева, грамотно поставлена. Кабы не солнышко-колоколнышко, вовек не заметить. На колечке гранаты клочок шерсти, даже в косичку заплетён – не поленился диверсант, так хотелось марку поддержать».
Саня снял косичку, понюхал, в нос ударил слабый запах слежалой псины. Волчья.
«Теперь вернёмся назад. Пули, стало быть, полетели в ту сторону. Поищем, вдруг как повезёт?».
Саня обходил местность, внимательно разглядывая каждое дерево, каждую ветку. Есть. Вот они девять граммов в сердце.
У одного из платанов пуля зацепила самый краешек да и застряла в коре, прямо сбоку. Саня выковырнул пулю ножом. Подержал на ладошке, разглядывая, подкинул вверх, поймал, улыбнулся и двинулся в лагерь.
– Выследил волка, молодец, капитан, – командир отряда Макеев рассматривал пулю со всех сторон.
– Нет, Константин Иваныч, он меня выследил. Засаду на меня устроил.
– Ты её на зуб ещё попробуй, командир, – врач отряда Корнев тоже внимательно рассматривал пулю.
– Калибр девять на тридцать девять. ВСК – войсковой снайперский комплекс. Наше оружие – спецназовское, – определил Старков.
– Думаешь? – поднял на него глаза Макеев.
– Не думаю, знаю, командир. Стрелял бесшумно, с глушителем.
– Дневальный! – командир откинул полог палатки. – Ну-ка бери журнал ориентировок и ко мне.
В палатку вбежал боец с видавшей виды конторской книгой.
– Здесь я, товарищ полковник.
– Молодец. Ищи сводки за апрель этого года. Давай-давай, шевелись. Десятого или четырнадцатого числа. Нашёл? Читай.
Дневальный встал по стойке смирно и нараспев, как стихотворение, прочитал:
– Четырнадцатого апреля в 10.02 у села Кара-Юрт было совершено нападение на машину УАЗ военной комендатуры…
– Дальше, вон там на третьей строке, – нетерпеливо перебил его Макеев.
– Где? А-а-а, здесь. Похищены два автомата АК-47 и одна винтовка ВСК. Прокуратурой заведено уголовное дело по статье терроризм номер…
– Всё. Хорош. Свободен.
– Есть, – козырнул дневальный и вышел из штабной палатки.
– Наш Чёрный Волк. ВСК у комендачей повзаимствовал…
– Я ж и говорю, – сказал Старков.
– Каков из себя?
– Маленький, юркий. Бегает быстро – не угнаться. Не мужчина – либо подросток, либо девчонка. Местный – это точно. В зелёном маскхалате.
– Бегает хорошо, стреляет плохо, – задумчиво протянул врач, вертя в руках пулю.
– Выходит так, Андреич!
– Лица не заметил? – командир поднял глаза на Старкова.
– Нет. Всё время со спины его видел. На голове капюшон.
– Да-а-а. Задал ты, капитан, задачку. Девчо-о-о-нка. Ну ладно, мы тут по-своему поищем. А ты Колесниченко ещё задачу поставь – пусть поспрошает местных, и – в поиск каждую ночь. Давай, Саня, время выходит.
– Есть, командир, – Саня затушил сигарету о каблук берца и вышел на воздух.
Серёга Колесниченко как всегда занимался своим любимым делом – чистил картошку. Это – по его словам – успокаивало нервную систему.
– Ого, какие люди, салам, Саня, – старшина приветливо улыбался, – сидай рядышком.
– Здорово, братское сердце, – Старков присел, – давай сигаретку.
Колесниченко вытащил из кармана смятую пачку сигарет.
– Это последние, Сань, – не привезли. В горах камнепад сошёл, дорогу к нам отрезало. С МЧС сказали – только через пару недель расчистят.
– Эге, и чего же делать нашему курящему брату?
– Табаку тебе отсыплю. Козью ножку умеешь крутить или научить тебя?
– Умею, а бумагой где разжиться?
– Вон смотри – рядом с полевой кухней стопка газет – местные принесли. Бери, сколько хочешь, закончатся – приходи ещё. У меня этого старья навалом.
– Спасибо, Серёга, – Саня засовывал в карман разгрузки пакет с махоркой, – я задачку поставить тебе хотел – поспрошай местных насчёт пацанёнка или девчонки бойкой. Видел я сегодня утром призрака этого. На чёрного волка никак не тянет, скорее волчонок. Но бегает по лесу – лося обгоняет.
– Хорошо. Не вопрос.
Саня поднялся, чтобы уйти, но почувствовал – не договаривает чего-то старшина.
– Что-то случилось, Серый?
– Да я тебя, Саня, уже неделю спросить хочу, да всё недосуг, – Колесниченко смотрел в сторону.
Старков снова сел рядом.
– Ну, спрашивай, коли хочешь.
– Говорят: ты за два месяца перед командировкой развёлся…
– А, вон ты о чём. И что ещё говорят?
– Да видел я твою бывшую пару раз – ничего вроде баба…
– В том-то и дело, что ничего – пустое место, фальшивка…
– Не жалко тебе? Всё ж столько лет вместе…
– Серёг, самый короткий путь – это путь правды. Как можно жалеть о человеке, который льёт лживые слёзы при расставании, пишет лживые письма, составляет лживые дневники, радуется, поёт тебе песни под гитару – и всё это оказывается блефом? Всё нормально, ни о чём не жалею…
– Невесело ты это говоришь…
– Старшина, ты о сроке давности что-нибудь слыхал?
– Ну, мы же с тобой в милиции служим, юристы какие-никакие, конечно, слыхал. Знаю, что это такое…
– У каждого преступления, Серый, есть срок давности. У каждого, даже у убийства. Одного только люди никогда не могут простить. Предательства. Видимо, считается, что предать человека или людей, которые тебе доверяют – самое страшное и подлое. У предательства срока давности нет…
– Всё правильно, Саня, – старшина поморщился, – да я что, Полина Ивановна моя письмо мне прислала из дома, две недели назад ещё. Пишет: видела Санину бывшую, переживает, мол, баба, ты там поспрошай его, может, поостыл малый. А теперь вижу, всё правильно: предателей надо вычёркивать – из памяти, из сердца, из жизни – безжалостно. Всё закрыли тему. А насчёт пацанёнка я поспрошаю, это ты не волнуйся. Сделаю в лучшем виде.
Ночью было совсем темно. Луна спряталась за чёрные тучи. Саня посмотрел на небо – тучи будто беременные, поутру дождичек брызнет. Хотя, как в горах может «брызнуть» дождик, он знал не понаслышке.
«Ну и хорошо, что луны нет, – подумал капитан, – в ночник наблюдать удобнее». И он достал из разгрузки старый добрый «Ворон».
Правда, понаблюдать за селом и обходными тропами не пришлось. Совсем рядом, метрах в пятидесяти, он услышал сначала рык, потом волчий вой, а затем и вовсе леденящий душу крик.
Саня, быстро собрав боеприпасы и взяв наизготовку оружие, тихо двинулся на звук.
Осторожно приблизившись, он посмотрел в прореху забора из старых деревянных слег. В глубине двора стояла большая деревянная клетка, усиленная стальными прутьями. В клетке метался человек. Он то садился на задние ноги, то подпрыгивал, ударяя головой в потолок, то вертелся волчком. Саня посмотрел на него через ночник: человек сел на корточки, поднял голову вверх и завыл по-волчьи. И столько боли и муки было в этом вое, что у Сани невольно пробежали мурашки по спине. А через прибор ночного видения глаза человека сверкнули как тогда у волка – раскалёнными угольками.
«Да, в таком состоянии не до диверсий. Вдруг в самый ненужный момент клеммы перемкнёт. И ведь он меня не видел. Спектакль играть не перед кем – зритель отсутствует. Скорее всего, и как на сообщника призрака, на него положиться невозможно. Разве я бы взял такого в напарники? Никогда».
В горах откликнулось несколько голосов. Волки выли, приветствуя друг друга. В селе залаяли собаки, заскрипели, открываясь и закрываясь, двери. Пора было сворачиваться, что Саня и сделал. При таком шухере засаду не сделать.
Саня сидел у буржуйки, скручивая козью ножку. Да, без курева трудно приходится. Первое время чуть лёгкие не выплёвывал. Крепким оказался табачок. Рядом лежала стопка старых пожелтевших газет. Их безжалостно кромсала и рвала уверенная «омоновская» рука. Дровишки попались сырые да сучковатые. Благо, бумаги на растопку хоть отбавляй. Со вчерашнего утра шёл мелкий моросящий дождь. Теперь может на неделю зарядить – это как повезёт.
«Спортивный вестник Кавказа». Ну что же почитаем. Таблицы союзного ещё чемпионата по футболу. Ого, «Заря» (Ворошиловград) – и такая команда тогда была. И вверху таблицы – хорошо играли, наверное. «Динамо» (Тбилиси), ереванский «Арарат». Саня перебирал стопки газет, иногда прочитывая передовицы, иногда просто бросая газеты в топку.
И вдруг тревога пробежала по его телу, пробежала и занозой засела в мозгах. Как-будто только что он пропустил очень важное! Саня лихорадочно стал пересматривать прочитанные уже газеты, искал глазами старые таблицы и статьи.
С одной из страниц на него смотрела молодая красивая горянка. «Гордость республики – Аминат Адиева. Мастер спорта СССР по спортивному ориентированию, призёр молодёжного чемпионата Советского Союза». Ну и что? Саня перевернул газету – 21 мая 1971 года. Так это же было при царе Горохе, когда людей было трохи.
Нет, где-то он уже видел это лицо. Миндалевидные глаза, чёрные брови дугой, орлиный нос, плотно сжатые губы. Слева под глазом небольшой, но заметный шрам.
– Серёга, – Саня быстро зашёл в палатку взвода обеспечения.
Колесниченко резко вскочил на деревянных нарах, больно ударившись головой о деревянную слегу.
– Блин, ты – Саня, чего стряслось то? Пожар что ли?
– Вспоминай – бабка старая – глаза серые, нос орлиный, рост примерно метр шестьдесят. Зовут Аминат. Знаешь такую?
– Ну, знаю. Приходила пару раз, козу искала. Живёт в крайнем доме на окраине аула, одинокая, неразговорчивая. Да ты куда?
Но Саня быстро выбежал из палатки.
– Малахольный, далась ему эта старуха, – старшина потирал рукой ушибленную голову.
Капитан Старков положил газету на стол перед командиром.
– Это она.
Полковник Макеев отложил в сторону карту и недоумённо смотрел на Старкова.
– Она – призрак.
– Понял. Быстро и по делу.
– Тогда утром в лесу я за призраком гонялся. А встретил её. Она и есть Кара Борз. Притворилась, правда, старой и дряхлой, но с ней наперегонки побегать – ушатает вусмерть.
Макеев глазами пробежал статью.
– Дневальный! – в палатку ввалился старшина Разов. – А, это ты – боец. Командуй – в ружьё. Сейчас поквитаемся мы с твоим призраком. Только это, Разов, без шума, толкотни и суеты. Понял?
– Есть, товарищ полковник, – и сержант исчез, взмахнув палаточной полой.
Отделение омоновцев взяло дом, на окраине села, в плотное кольцо.
– Товарищ полковник, можно я её сам возьму? Две с половиной недели по её следам ходил, – Старков с надеждой смотрел на командира.
– Ладно, давай, Саня, как учили. На рожон не лезь, если бабка отстреливаться начнёт – сразу назад. Мы её дом гранатами закидаем. А то мороки потом – вези её в комендатуру, в прокуратуру. Да ещё в доме ничего как не найдём – доказывай потом. Вдруг она всю приблуду в лесу прячет! Понятно, капитан?
– Понятно, Константин Иваныч. Она хоть и осторожная, да только я ей как снег на голову свалюсь. Неожиданно.
– Ну, давай-давай, действуй, много текста, – и полковник нервно улыбнулся.
К дому Саня подполз по-пластунски. Краешком глаза глянул в окно. Занавески плотно зашторены, но в глубине виден свет. Старков аккуратно продвинулся к двери, ни замка, ни засовов на ней не было.
Дверь открылась без скрипа. Саня перенёс через порог сначала одну, потом другую ногу. Посидел в сенях, отдышался, постарался успокоить, колотящееся, как овечий хвост, сердце. И аккуратно открыв вторую дверь, сделал кувырок внутрь. В доме было тихо, только тикали на стене старые ходики. На столе стояла керосиновая лампа, лежала газета, на ней очки и связка волчьих зубов на нитке. Саня перевёл взгляд направо. Рядом с тахтой лежали на полу две противотанковые мины, на них стояла монка-сотка и подмигивала ему красным глазком.
«На движуху сработает. Не успею» – пронеслось в голове у Сани.
Последнее, что он увидел – это то, что мины были старыми и ржавыми и ещё мамины глаза. А потом сверкнула молния и – тишина.
Взрыв внизу в селе ухнул неожиданно. Гордость республики Аминат Адиева – мастер спорта СССР по спортивному ориентированию, повернув голову, посмотрела с горы вниз. Над селом клубились чёрные разводы дыма. Лицо её, прочерченное сединами, не выражало ничего: ни радости, ни сожаления, ни печали. На запястье из стороны в сторону болтались чётки из волчьих клыков.
Она поправила лямки армейского рюкзака и, уверенной походкой, зашагала вверх по горной узкой тропе.
г. Липецк