Стихи
Стихи
* * *
Вечер тянет бабу Надю
Сесть за пяльцы в уголке,
Вышивает баба гладью
Клевер на льняном платке.
Вспоминает: в сорок пятом,
За извилистой рекой
Собирали с младшим братом
Клевер красный луговой.
Слаще он всего на свете!
Огоньком горит в руках!
И свистит-гуляет ветер
В детских, впалых животах…
Развалился – эх, предатель! -
Туесок с прогнившим дном.
И догнал их председатель,
По лопаткам бил кнутом…
Тот трилистник незабвенный-
Цветом крови на платке.
Снится бабе: немец пленный
Клевер варит в котелке.
* * *
Старый дом у реки, где на привязи лодка
Дремлет носом зарывшись в белёсый песок,
На поленнице кот изогнулся как скобка,
И от солнца горяч его бархатный бок.
Он тягуч как смола, вечер праздный и длинный,
И купаются мухи в ведре с молоком,
Между рамами окон краснеет калина,
И притихла гармонь под цветным рушником.
Поглядишь – тяжелеют ресницы от влаги,
Вдруг поймёшь,что все истины мира – просты…
Как светло оттого, что из белой бумаги
Распустились на старой иконе цветы…
Во дворе пахнет сладостно скошенной мятой,
Тонконогая лошадь вдали на меже,
Я была здесь такою счастливой когда-то…
Здесь теперь меня нет. И не будет уже.
* * *
Она была во сне, как наяву,
Её лицо от нежности светилось:
«Прости меня, от радости реву,
Не то б не развела такую сырость».
На подоконник грудью налегла,
Горшок с цветком поправила привычно.
«Подранок милый, как твои дела?
Какая блажь тебя терзает нынче?».
О, нынче клёны яростней горят
И под ноги швыряют рыжей пылью!
И я иду, как прежде, наугад
По грани между вымыслом и былью.
Ждать не умею… И на красный свет
Перебегаю мокрую дорогу.
На этой стороне мне правды нет,
Да и на той, я чувствую, не много.
В ларьке хотела прикупить конфет
Которые ты любишь – козинаки.
Опомнилась. Купила сигарет.
По-детски дождь захныкал: «Враки! Враки!»
Да нет, дружок, всё так, – я говорю, –
Нам и во сне свиданье – божья милость,
Смеюсь в лицо больному сентябрю,
Успею плакать. Я не разучилась.
* * *
Друг мой, потеря вчерашняя,
Был или не был, ответь!
Эта ли жизнь – настоящая?
Это ли, милый, не смерть?
Спросишь: о чём же я сетую?
Скажешь: назад не гляди…
Детскую песенку светлую
Мы утопили в груди.
В сердце холодном, как в проруби…
Но позабыть не смогу,
Как хоронили мы голубя
В чистом январском снегу.
* * *
Уродился Гриня дураком.
Кирзачи надев на босы ноги,
Ходит по деревне с батогом,
Словно странник по большой дороге.
То поёт, кривляется, как шут,
То заплачет, в рукава сморкаясь,
Пожалеют мужики, нальют,
Из бутыли, если что осталось…
Порвана рубаха на плече,
И соседи выгнали за двери.
Кто ему, бедняге, и зачем
Этот путь бессмысленный отмерил?
Муча сухарём беззубый рот,
Он пойдёт походкой воробьиной…
Вновь детей безжалостный народ
Забросает окна его глиной.
Жалобно наморщено лицо,
Волосы нечёсаные в сене…
Он вздохнёт и сядет на крыльцо,
И гармонь поставит на колени…
Его пальцы, словно мотыльки,
Запорхают. Музыка живая
Разольётся с силою реки,
Ни конца не ведая, ни края.
Потечёт по полю, через лес
Горькое и светлое посланье…
На худой груди нательный крест
Задрожит от частого дыханья.
Он в минуту эту не один,
Будто кто с небес его приметил…
Эх ты Гриня, Гриня, Божий сын,
И тебе есть музыка на свете.
БОЙЁ
По-сучьи зубы обнажив,
Застив холодной пылью небо,
Металась тундра. Ты был жив,
Как никогда доселе не был.
Шёл белый пламень как в аду,
В ладоней потемневших корки
Вгрызался. Ждал, что упаду
Я в снежный сон, слепой и горький.
Среди людей, среди собак-
Всё было для меня едино!
Здесь каждый третий был мой враг,
И от него смердило псиной!
Ты спас бы, слова одного
Хватило б, и движенья даже!
На страже сердца моего,
И маленькой души на страже.
Но слово – будто не моё –
Застыло в нервном шатком свете.
Кричу беспомощно: Бойё!
И крик заполоняет ветер.
* * *
Ступлю босыми в зверобой,
Укравший золото у солнца,
И детство, словно пес слепой,
К колену моему прижмётся.
Не вздрагивай же, бог с тобой,
Мне сон был радостный и вещий,
Что где-то ждут меня домой,
Мои не убирают вещи.
Там, запрокинув вверх лицо,
Клён к небу тянется устало.
И время свёрнуто в кольцо –
Конец всё там же, где начало.
На дверце кованой печной
Чугунный конь сгибает шею…
На сердце, как на водопой,
Спешит и, припадая, млеет.
* * *
Белобрысый парень Кольча
В знак того, что мы друзья,
Смастерил мне колокольчик –
Славный, да звонить нельзя!
Звук бежит – да спотыкнётся,
Захлебнётся на бегу,
Ловит зыбкий лучик солнца
Дыркой в глиняном боку.
Несуразный как хозяин,
Только память дорога!
Словно бы из света сваян,
А возьмёшь – дрожит рука.
Вдруг увидишь берег отчий,
Травы трогают плечо.
Кто услышит звон тот, Кольча,
Тот вернуться обречён.
* * *
Чашка разбилась. О бабушке память.
Слёзно осколки блестят на полу…
Я осторожна, чтоб пальцы не ранить,
Сердце не ранить – уже не смогу…
Пели тихонько, грустили над книгой…
«Старый да малый!» – шутила родня.
С бедным делиться последней ковригой
Ты научила меня.
Кажется – нет, ничего не случилось,
Есть в доме чашки, какая печаль?
Но отчего, объясни мне на милость,
Стал таким горьким чай?..
* * *
За тщету прошлой жизни отныне дано
За сплетеньем чернеющих веток – окно…
В нём живой, ровный свет, различимый едва,
Так пронзительно прост, как молитвы слова.
Мнится мне: всё, что будет и было давно –
Сон и морок, а подлинно – только окно,
Где проросший сквозь тьму, свет явил благодать…
Не оспорить его никому, не отнять.
* * *
Нарисовать бы, только не умею,
Спасаясь этим от тоски и страха,
Цепочки лунный блик на смуглой шее,
Затерянный за воротом рубахи.
И пальцы эти, пахнущие Примой,
Дрожащие как будто бы на флейте…
Я говорила: жизнь проходит мимо,
А жизнь вся уместилась в том моменте,
Когда твои засушливые губы
Причиной жажды становились сами,
А дальше был лишь мир простой и грубый,
С покинутыми где-то чудесами.
* * *
Лишь одной из многих она была,
В ночь совсем истаяла как свеча,
Но макушкой солнечной подожгла
Деревянный выступ его плеча.
И ночную тьму перерезал свет,
Заплясал огонь как цепной медведь:
«Что болит в груди, где и сердца нет?
И да может ли пустота гореть?»
По безликой улице побежал
Полыхал как факел, а после сник,
И с дождём на пару тушил пожар,
Заливали вместе за воротник.
Наконец, к утру он совсем потух,
Чёрной пылью кашлял в большой кулак
Отраженью в луже сказал он вслух:
«Так тебе и надо, дурак».
* * *
От меня дорогою – мир измерь,
И в самой дороге ищи отраду.
Я тебя прошу: ты отныне верь,
Безоглядно верь и дождю, и саду.
Верь деревьям. Каждому верь листу!
Голос ветра радостен и негромок.
Верь большой реке, и над ней – мосту.
И тому, что шепчет во сне ребенок.
Но не верь, что стрелки моих часов,
Обездвиженных, погружённых в кому,
Вдруг разбудит гул не твоих шагов,
Разносящийся по пустому дому.
И не верь, что песню твою другой
Пропоет, коверкая и фальшивя,
И тому, что я унесу с собой
На губах остывших чужое имя.